А кто мог? Сам Повелитель… Он вправе отменить любой закон, Хуррем слышала, как улем говорил султану, что любое его слово, лишь будучи произнесенным, уже само становится законом. Но Сулейман не спешил ничего отменять. Вообще ничего из законов, принятых до него. Почему? Сулейман старается быть Кануни – Поступающим по Закону, а потому не считает себя вправе писать новые законы взамен прежних.

Надо заставить его отменить! Если все три женщины соберутся вместе, они смогут даже султана вынудить пойти на попятный, отменив закон Фатиха об убийствах. Нужно только объединиться.

Подумав об этом, Хуррем поняла, что такое объединение может случиться, только если они будут доверять друг дружке, а это практически невозможно. Она доверяет Махидевран? Ни капли! А сама Махидевран той, что выжила ее из спальни султана? Тоже. И валиде не доверяет никому. Здесь никто никому не доверяет.

Значит, придется действовать самой, в одиночку.

Хуррем пыталась понять, чего же вообще хочет. Для себя, конечно, быть любимой и желанной для Повелителя многие годы, а для сыновей… Приходилось честно признать, что для Мехмеда желает престола. Он достоин не меньше Мустафы, маленький, но развитый и умный мальчик. И отец его любит больше Мустафы, это уже заметно всем.

Но Махидевран желает для своего сына, тоже достойного, умного и развитого, того же – пояса и меча Османов.

Как примирить их желания? Никак. Это даже не господство в спальне или в гареме, это вопрос жизни и смерти. Махидевран не уступит, но, заглянув в свою душу, Хуррем поняла, что и она тоже. И собственное место в спальне она тоже не готова уступить никому.

Хуррем словно проснулась: что происходит, прекрасно понимая, что может проиграть, она покорно позволяет бывать в спальне Повелителя другим?! Хорошо, что никто больше не рожает, а если бы… Завтра может появиться новая Хуррем, юная, прекрасная, умная, завоевать сердце Повелителя, и тогда все они – и Махидевран, и она сама – окажутся просто выброшенными на задворки гарема.

Нет, если хочешь выжить и не потерять Повелителя, нужно бороться за его сердце, его разум, за свое место, это равносильно борьбе за жизнь. Они никогда не договорятся с Махидевран и не смогут действовать вместе, не только потому, что соперницы и не доверяют друг дружке, но еще и потому, что разные. Махидевран никогда не поймет, в чем сила Нур-Султан, и не поддержит саму Хуррем.

– Нужна мне ее поддержка! – фыркнула сама с собой Хуррем.

Но если не вместе, значит, против, а против – это до гибели соперницы.

– Наплевать на Махидевран, Повелитель важнее.

Хуррем поняла, что борьбу придется вести на два фронта – за Повелителя и против соперницы. А раньше разве не воевала? Воевала, только делала это несознательно, родив, бросалась в объятья султана, снова беременела, рожала… Пять лет как единый день, пять лет как в угаре, только бы выжить, только бы родить, только бы не отравили…

Хватит, Зейнаб права, пятерых детей пока достаточно, нужно подумать и о своих отношениях с Повелителем. Только она способна добиться от султана отмены проклятого закона, только она!

Мысль об этом была столь впечатляющей, что Хуррем даже села на постели. Конечно, только она может исправить этот кошмар и должна добиться отмены закона. Хуррем переполняло сознание собственной значимости, своей миссии.

Но чтобы убедить Сулеймана так поступить, на него надо иметь куда большее влияние, чем у нее сейчас есть, надо стать настоящей советчицей во многих делах. Начало положено, но это только тоненький ручеек, даже отдельные капли, которые нужно превратить в мощный поток.

Хуррем принялась убеждать саму себя, хотя необходимости в этом не было никакой, что отныне будет действовать не только в собственных интересах или даже интересах своих сыновей, но и ради блага будущих внуков, над которыми тоже будет довлеть проклятый закон Фатиха, если его не отменить.

Больше того, ради сына Махидевран! Да-да, ведь Повелитель волен сделать преемником любого из сыновей, если таковым станет Мехмед, то погибнуть должен Мустафа. Неужели Махидевран этого не понимает? Понимает, только она видит выход в другом: следующим султаном должен стать только Мустафа! Иного не видит и видеть не желает.

Глупая женщина, что с нее возьмешь?

От таких размышлений Хуррем почувствовала себя настолько выше Махидевран и вообще всех женщин гарема, включая валиде, что пришлось урезонивать саму себя. Получилось плохо, сознание собственной значимости и превосходства над остальными не проходило.

В конце концов она даже разозлилась: ну и пусть, она же действительно отличается от остальных!

Едва оправившись от болезни, Сулейман принялся готовиться к походу.

Конечно, этим занимался в основном Ибрагим-паша, который чаще отсутствовал, чем присутствовал дома и в Топкапы, что вызывало слезы Хатидже. Сестре султана казалось, что муж ее не любит, мало уделяет времени, вечно занят своими делами и своими мыслями. Хатидже снова была беременна, очень боялась за второго ребенка, боялась не доносить, родить больного, боялась янычар и разных неприятностей.

У супруги Великого визиря сказывалась привычка жить в большом гареме, где к тому же все продумано и организовано матерью. У самой Хатидже Султан гарема как такового не было, потому что у Ибрагим-паши не было наложниц, зять Повелителя не имел права заводить себе наложниц и других жен, кроме султанской сестры. Детей пока тоже не было, а потому, кроме самой Хатидже, в гареме одни кальфы и прислуга. Но разве посплетничаешь с прислугой?

Хатидже приезжала в гарем Сулеймана, подолгу сидела у матери, ходила по саду, по коридорам дворца, где прожила столько лет, пыталась отдавать распоряжения кизляр-аге… Однажды тот не выдержал:

– Валиде-султан, разве Хатидже Султан должна распоряжаться здесь? Разве у нее нет собственного гарема и собственных евнухов?

Хафса вздохнула:

– Хатидже Султан скучно там одной. Вот родит сына и забудет о нас, будем жалеть, что не приезжает.

– Вай, разве мне жалко, что она тут? Нет, но я лучше знаю, кого из евнухов где поставить!

Мужчины готовились к новому походу, женщины привычно сплетничали и ссорились между собой…

Из-за всех этих событий едва не прошло незамеченным появление в Стамбуле знаковой личности – представителя семейства Франжипани Жана, итальянца, состоящего на службе у французов. Вообще-то, члены семейства Франжипани были отменными парфюмерами, их средства славились во всей Европе, именно их духи частенько предпочитали при королевских дворах.

На сей раз Франжипани привез не духи или ароматное мыло, вернее, и их тоже, но основная цель поездки была другой.

Это не просто позор, это невиданный позор, особенно для такого честолюбивого и до тех пор удачливого короля, как Франциск Валуа. Французы в сражении при Павии потерпели от войска императора Римской империи Карла V сокрушительное поражение, а их король Франциск был дважды ранен и попал в плен.