Полковник хотел что-то ответить, но сдержался. Он задумчиво покрутил в руках ручку, отбросил ее в сторону, так что она откатилась на самый край стола. Круглое, доброе лицо следователя, больше напоминающего школьного учителя, стало грустным, уголки губ опустились, высокий лоб пересекли морщины.

— Давайте поговорим откровенно, насколько это возможно?

— Мы и так с вами говорим, и я весьма откровенен, — огрызнулся Подгорный, — только мои откровения, смотрю, вас не очень интересуют.

— Почему? — вполне искренне удивился следователь. — Мне по-человечески очень интересно выслушать вашу версию, более того, — полковник доверительно наклонился вперед ближе к Максиму, — могу сказать, что она вполне логична. Хотя вы сами признаете, что это лишь ваши предположения.

— Так давайте ее запишем, эту версию, и начнем ее отрабатывать, точнее, вы запишете и начнете. — Подгорный нервно сжимал кулаки.

Следователь снял очки, тщательно осмотрел линзы, потом так же тщательно протер их фланелевой тряпочкой, которую затем убрал в футляр от очков. Водрузил очки обратно на нос и печально покачал головой.

— У вашей версии, уважаемый Максим Сергеевич, есть только один недостаток, — он немного помедлил и снова с шумом вздохнул, — она не может быть принята как рабочая.

— Это почему же?

— Да потому. Потому что параллельные прямые не пересекаются. Это аксиома. Те двое, с кем вы ввязались в драку, действительно являются представителями Жамбаева в вашем регионе. А люди, представляющие интересы вступающего в должность президента, не могут быть замешаны в убийстве. Это тоже аксиома.

Следователь, волнуясь, вскочил на ноги и прошелся по кабинету, затем вернулся к столу и тяжело оперся на него руками.

— Бывают версии рабочие, которые никуда не приводят в итоге, но они отрабатываются, чтобы проверить все возможные варианты. А бывают версии, которые, возможно, куда-то и могут привести, но они не отрабатываются, чтобы исключить некоторые возможные варианты. Это нерабочие версии. — Слово «некоторые» следователь особо выделил голосом. — Вы понимаете меня, Максим Сергеевич?

— Нет, — упрямо покачал головой Максим, — я этого понять не могу. Я буду общаться с вашим руководством. А об этой беседе сегодня же будет рассказано на моем телеканале.

Следователь грустно усмехнулся, сел на стул и подпер рукой подбородок. Довольно долго он внимательно разглядывал Подгорного.

— Да не было у нас с вами никакого разговора, дорогой вы мой Максим Сергеевич. Все, что вы попытаетесь изложить, будет в лучшем случае расценено как плод вашего больного воображения, которое слишком перевозбудилось от всех пережитых потрясений. А в худшем, — полковник причмокнул губами, — это будет рассматриваться как клевета на следственные органы со всеми вытекающими последствиями, вплоть до возбуждения уголовного дела против вас и отзыва лицензии у телекомпании. У вас там вроде и радио еще есть?

— Мне с вами говорить больше не о чем. — Подгорный хотел подняться, но его собеседник неожиданно резко произнес:

— Сидите спокойно, Подгорный. Я вас не отпускал. Вы допрашиваетесь как свидетель по делу об убийстве. Так что будьте добры не дергаться, а отвечать на мои вопросы. Договорились?

— Договорились, — нехотя ответил Максим.

Лицо полковника опять сделалось устало-доброжелательным.

— Поймите, Максим Сергеевич, я отнюдь не враг вам, и я, возможно, понимаю вас, как никто. Но вашу версию рассматривать не будут вне зависимости от того, кто будет сидеть напротив вас. Но никто другой сидеть и не будет.

Максим хотел что-то возразить, но полковник не дал ему сказать. Пристально глядя прямо в глаза Подгорному, он произнес, весомо выделяя каждое слово:

— Я, полковник Реваев Юрий Дмитриевич, — старший следователь по особо важным делам Центрального управления Следственного комитета. Я отчитываюсь по этому делу напрямую председателю Следственного комитета. Каждый день причем. А он отчитывается на самый верх. И решение о том, какая версия может быть рабочей, а какая нет, принимаю не я…

Следователь замолчал. Максим не знал, что сказать. Он чувствовал, как у него невыносимо болит голова, и, прижав руки к вискам, ощутил бьющийся все быстрее пульс. Полковник, заметив состояние Подгорного, налил ему воды. Макс залпом осушил стакан.

— Вот в Америке был такой писатель — Сидни Шелдон, — неожиданно продолжил следователь, — он писал всякие романы про высшее общество. Так вот у него в романах даже американских президентов могут арестовать, если подозревают в убийстве. Представляете? — Лицо следователя выглядело настолько искренне удивленным, что Подгорный не нашелся с ответом. Но ответа от него и не требовалось. — Но мы ведь не в Америке, а тем более мы не в романе этого Шелдона. И все, что связано с высшими эшелонами власти с определенного уровня, — это закрытая тема. Ваш отец, кстати, тоже был весьма близок к этим эшелонам.

Максим, бессмысленно разглядывавший какую-то царапину на столе, поднял глаза на собеседника, не понимая, куда тот повернул разговор. А полковник продолжил:

— Да, сенатор, это был достаточно высокий уровень у него. Увы, но уже только был. Я вам очень сочувствую, но хочу, чтобы вы прекрасно понимали сложившуюся ситуацию. Вы являетесь по местным меркам достаточно крупным бизнесменом, но в целом по стране — средней руки, скажем так. И если вы будете пытаться выдвинуть обвинение против представителей высшего руководства государства, то ни к чему хорошему это не приведет. С государством бодаться бесполезно. Вы это либо поймете прямо сейчас, либо потом будет поздно. Больше душевных бесед не будет. Да и этой не было, я вам про это уже разъяснил, надеюсь, доходчиво.

— Значит, убийцу искать не будут? — спросил Подгорный.

— Ну почему же не будут? — искренне изумился следователь. — Искать как раз будут, интенсивно и всеми возможными силами.

— Но только никого не найдут? — Вопрос был больше похож на утверждение.

— А тут уж ничего предсказать нельзя, — полковник мягко улыбнулся, — но вполне вероятно, что мы найдем исполнителя. Что касается заказчика, то да, следствие не всегда может на него выйти. Но давайте мы не будем забегать вперед, и мы займемся своей работой, а вы — своей. Только, — полковник выбил барабанную дробь пальцами по столу, — постарайтесь, чтобы ваша работа не мешала нашей.

— Я все понял, вы можете не беспокоиться, — устало ответил Макс.

— Ну и замечательно, — оживился следователь, — а теперь постарайтесь вспомнить, были ли у вашего отца с кем-либо конфликты за последние полгода…

Среднегорск, тридцать пять недель до Нового года

Она сидела неподвижно очень долго, должно быть уже несколько лет, а быть может, всю жизнь. Притаившись, она слушала темноту. Таившееся в темноте нечто тоже пыталось услышать любое ее неосторожное движение. Судя по всему, это нечто было очень терпеливо, скорее всего, оно уже давно обитало здесь, а может, даже было здесь всегда. Всегда. Какое страшное слово, такое же страшное, как — никогда. Никогда не перестать прятаться, никогда не увидеть свет, никогда не перестать бояться. Она закрыла глаза, потом вновь открыла. Никакой разницы. Абсолютная темнота. Вдруг ей стало страшно, вдруг это нечто услышит, как она сидит и как дура хлопает ресницами. Она замерла. Громко, слишком громко стукнуло в груди сердце, затем еще и еще. Ничего не происходило, таинственное, страшащее неизвестностью нечто по-прежнему где-то пряталось. Неожиданно в кромешной тьме показался маленький светлячок. Он появился внезапно, из ниоткуда, как обычно и делают все светлячки, и теперь кружился в странном, понятном только ему самому танце. Она смотрела на светлячка и улыбалась. Оказывается, тьма не всесильна. Ей страстно захотелось дотронуться до этого маленького героя, бесстрашно рассекающего тьму в своем виртуозном танце. Она привстала и потянулась к этому маленькому источнику света, возможно последнему источнику света, оставшемуся в ее мире. И в этот момент бесшумно подкравшееся нечто прыгнуло. Прежде чем стальные челюсти сомкнулись у нее на горле, она увидела, как погас пытавшийся закрыть дорогу чудовищу маленький светлячок.