— Ничего нас там не ждет, — угрюмо пробормотал Макс, — ничего хорошего, это точно.

— В этом я с вами согласен, — убежденно кивнул Сокольский, — если только представить, что Бог все же существует и он создал этот мир, который живет во всей этой бессмысленной боли и жестокости, то страшно подумать, что ждет нас там, в другом мире. Что он там себе нафантазировал?

— В рай вы явно не надеетесь попасть, — поинтересовался Подгорный.

— Ну что вы, рай — это фантазия. Бесконечное счастье в принципе невозможно. Да и посмотрите на окружающий нас мир, сколько людей живет в страданиях. Да почти все. Мы болеем, мы завидуем, мы ненавидим. Я уж не говорю о всяких войнах, сумасшедших диктаторах и прочих крайностях. Тот, кто все это придумал, вряд ли мог создать что-то хорошее на другом берегу реки.

— Да вы богохульник, Юрий Борисович, — усмехнулся Подгорный.

Сокольский пожал плечами.

— Я некрещеный и в принципе ни к какой религии не принадлежу, а свои мысли на подобные темы, как правило, держу при себе. Но если и говорить о Боге, как о некой субстанции, более могущественной, чем человечество, то я в это, наверное, верю. Только это вера грустная, знаете ли, и она абсолютно бесполезна.

— А говорят, вера продлевает жизнь. Может, врут?

Сокольский кивнул.

— Продлевает. Но только вера позитивная, когда ты веришь в добро. Просто это добро все время занято и ему не до тебя, но ты веришь в него, всю жизнь до смерти веришь, что однажды оно повернется к тебе лицом, хотя оно так и не поворачивается. А я не верю в добро, я верю в мальчика со спичками.

— В кого? — удивился Подгорный. — В мальчика?

— Ну да, — кивнул Сокольский, — в мальчика. Вот представьте себе муравейник где-то в глухом лесу. Живут там, к примеру, черные муравьи, трудятся, тлю пасут, доят ее, воюют иногда с рыжими муравьями, которые живут неподалеку, — такая планета муравьев, представляете?

Максим с интересом слушал Сокольского.

— И тут мимо проходит отряд ребятишек, которые пошли в поход из ближайшей деревни. Мы — люди, кто мы для муравьев? Да мы по сравнению с ними боги! И вот эти боги приходят на планету муравьев и садятся на бревнышко перекусить после долгого пути. Сидят себе, кушают, анекдоты рассказывают, а вокруг мураши суетятся. Лезут везде, где только можно, в еду, в штаны. Ну и, конечно, ребятишки на них осерчали. Достали спички да и подожгли муравейник. И не стало планеты муравьев.

Сокольский замолчал, задумчиво почесал мочку уха, потянулся к бутылке с виски.

— Вот я и думаю, что если нас какие боги вдруг и окружают, то это только вот такие жестокие дети со спичками. И лучшее, что они могут для нас сделать, это просто пройти мимо.

— Ну вы и философ! Философ-фантаст! — рассмеялся Максим.

— Фантаст? Разве? Вы перечитайте на досуге мифы Древней Греции, там много подобных историй описано, да и в Ветхом Завете легенда про потоп тоже из этой серии. Мир жесток, Максим, и он жесток вне зависимости от того, кто его таким создал. А наше скромное предназначение в этом мире — просто жить, жить для тех, кто нас любит, как бы возвышенно это ни звучало.

— Простите за вопрос, но для кого же вы живете все это время, Юрий Борисович?

Сокольский улыбнулся:

— Да, вопрос сложный. Но я нашел на него ответ еще двадцать лет назад. Если ты никому не нужен, то надо создать себе того, кому ты будешь нужен всегда.

— И что же вы сделали? — удивился Подгорный.

— Я завел себе кошку.

Максим только хмыкнул в ответ.

— К сожалению, кошки живут не так долго, как нам хотелось бы, поэтому у меня всегда обитают несколько мурлык разных возрастов. Когда одна из них покидает нас, мы несколько дней грустим все вместе, а потом я приношу нового котенка. У меня своя маленькая планета кошек, Максим. А я старый толстый кошачий бог. И это мне нравится, ради этого стоит жить.

Подгорный снова хмыкнул.

— Вы меня, конечно, удивили, Юрий Борисович, ей-богу удивили! Не знаю, зачем вы меня просили о встрече, но взбодрили вы меня очень даже неплохо. А на самом деле, зачем приехали, признавайтесь, кошачий бог? Только не говорите, что опять решили уволиться.

— Я как раз об этом и хотел с вами поговорить, Максим, о моем увольнении. Вы, конечно, уже долго руководите нашим холдингом, но основал его ваш отец. Я по мере сил помогал ему в этом деле. И теперь, когда все так повернулось, — Сокольский немного замешкался, — в общем, я думаю, что не вправе бросать сейчас телекомпанию. Я не переоцениваю свою роль и не говорю, что все на мне держится, но уйти сейчас было бы неправильно. Это дело, которое мы начинали с вашим отцом и которое я должен продолжить во что бы то ни стало. Что касается нашего, скажем так, конфликта…

Максим быстро поднялся из-за стола, подошел к Сокольскому и крепко обнял его.

— Спасибо. Спасибо вам. Вы человек, Юрий Борисович. Настоящий! А что касается нашего, так сказать, конфликта, давайте забудем о нем и о теме его забудем. Мы не будем участвовать в этой кампании. Я думаю, эти выборы пройдут и без нашего участия…

И вот Подгорный вновь был в своем кабинете. Леночка встретила его радостной улыбкой и тут же бросилась заваривать кофе. Максим устроился в удобном кресле, оглядел стол, заваленный бумагами. Несмотря на хаос, оставленный им на столе, на свободных от документов местах пыли не было. «Интересно, как Лена здесь все ухитряется протереть в этом бардаке?» — промелькнула мысль. Макс запустил компьютер.

Услышав о долгожданном появлении шефа, в кабинет без вызова потянулись старожилы медиахолдинга. Подгорный всех радостно приветствовал, приглашал садиться, но кресел и стульев было гораздо меньше, чем собравшихся людей. Кресло Сокольского занимать никто не смел, и, появившись в то время, когда в кабинете уже было тесно от собравшихся в нем сотрудников, он с трудом пробрался к нему. Анастасия прибежала в числе первых, но в кабинете все равно уже были люди, поэтому она только поздоровалась с Максом и теперь стояла в дальнем от него углу, внимательно разглядывая Подгорного. За прошедшие два месяца, несмотря на все пережитое, Максим почти не изменился. Если первое время после произошедшего с Мариной, а затем и гибели отца он мало ел, мало спал, но зато много пил, ухитряясь при этом проводить не один час в больнице, где лежала Марина, то за последние пару недель Подгорный наконец сумел взять себя в руки. Он по-прежнему не ложился спать, не влив в себя изрядную дозу алкоголя, но это были уже гораздо меньшие порции, чем в предыдущие несколько недель. Он, как и прежде, ежедневно проводил по нескольку часов в больнице у постели так и не вышедшей из комы жены, читая ей книги или просто держа ее за руку. Дети, которые долгое время жили у родителей Марины, наконец вернулись в дом. Максим не раз просил мать переехать к нему, но она всякий раз отказывалась. Поразмыслив, Максим уговорил переехать к нему хотя бы на время тестя с тещей. Огромный дом вновь наполнился жизнью, человеческими голосами и даже смехом, а в необъятном холодильнике наконец появились продукты. Теща изо всех сил старалась накормить Макса, пытаясь хотя бы домашней едой компенсировать ему все утраты последнего времени. И надо признать, ей это частично удавалось.