– Ты, Барабаш, выкупил из плена наследника норвежского престола Олафа Трюгвассена[15]с воспитателем и двоюродным братом. Я думаю, что норвежский король сполна возместит тебе потери.

Стрелец рот разинул от восторга.

– Теперь я устрою вас в одном доме, чтобы вы отдохнули, – снова обратился волхв к освобожденным рабам, – а сам ненадолго этот дом покину, потому что у меня накопилось очень много дел, которые следует сделать, и очень много вопросов, которые необходимо прояснить. Барабаш проводит вас к купцу Олексе, и я прошу до моего прихода не покидать этого дома.

– Нам бы хотелось найти здесь кого-то из подданных нашего короля, – сказал старик.

– Я попробую сделать это, – пообещал Ставр. – Только не ищите сами. Здесь, в Хаммабурге, находится Сигурд и много других данов. Они дорого бы заплатили, чтобы вы оказались в их руках. С такими пленниками можно ставить королю Норвегии свои жесткие условия и быть уверенным, что он не откажет. И Сигурд пойдет на все, чтобы угодить Готфриду вашим захватом. Будьте осторожны…

– Спасибо, что предупредил. Наверное, нам еще рано открывать свои имена. Мы дождемся тебя и вместе решим, как нам быть.

Даже просто лежать без движения – и то уже трудно для любой деятельной натуры. А лежать еще и без информации, когда знаешь, как много и как быстро непременно следует сделать – вообще больно и мучительно.

Но Сфирка разведчик опытный и читать мысли, когда надо, по глазам умеет. Он отлично понял, что от него требуется, успел обстоятельно рассказать князю-воеводе о положении на северной границе, словно не от гонца слышал сведения, а сам только что оттуда прискакал. Дражко задал несколько вопросов, что-то хотел уточнить, отдал распоряжения, но не срочные. И все спокойно, без суеты и напряжения, опасного сейчас для него.

Княгиня-мать тоже слушала внимательно, однако совсем по другой причине. Нет, ее сына никто не принуждает немедленно встать со скамьи, облачиться в доспех и сесть на коня. А что выслушать сыну необходимо, то он и выслушивает. Принимать решение, в каком состоянии ни будь князь-воевода, только ему, и никто в отсутствие Годослава больше не сможет сделать это. Даже княгиня Рогнельда, которая уже сделала несравненно больше, чем могла, спасая и мужа, и Дражко. Так сделала, что самой после этого всю оставшуюся жизнь маяться… Она не военачальник и не знает, когда и как следует поступать. Княгиня-мать смирилась.

О положении в Рароге Сфирка с воеводой не говорили умышленно, чтобы старую женщину не пугать и – что тоже имело значение – не разносить слухи среди других женщин. Что-то женщинам сообщать, особенно по большому секрету, следует только тогда, когда необходимо по городу весть разнести. Даже если эта женщина родная мать.

Сфирка закончил.

– Дайте что-нибудь попить, – тихо попросил князь-воевода. Говорить громче он не мог. Мизерикордия вошла глубоко, могла даже повредить важный орган, хотя сразу это и не заметно. Но боль из плеча жаром шла внутрь груди, и там что-то мешало, будто у оружия обломился конец и остался в теле, хотя ничего такого не было. Кинжал, извлеченный из плеча, лежал на деревянном резном подносе в той же комнате, и княгиня уже показывала его сыну.

Мать протянула разведчику многослойную берестяную кружку, хорошо и долго хранящую тепло травяного духмяного отвара, что велела круто заварить старуха травница, которая приходила, когда Дражко еще спал. Тогда же, вслед за травницей, приходил и вызванный из леса отшельный волхв Горислав, детский учитель самого Ставра. Этот принес медвежью желчь, настоянную на хмельном меду и приправленную выпаркой из каких-то вонючих болотных корней. Велел поить раненого как можно чаще, как бы Дражко ни морщился. Велел даже насильно в рот вливать понемногу, если сам пить не захочет. И еще сказал, что этот настой мертвого из могылы[16]поднимает, а обезглавленного новую голову отрастить заставляет. Горислава в Рароге хорошо знали, побаивались, потому что он не только добрые вести приносил, но ему верили безоговорочно. Поверила и княгиня-мать.

Сфирка склонился над князем и стал поить воеводу маленькими глотками из берестяной кружки. Много выпить Дражко не смог. Глотать было больно.

– Теперь вот это… – протянула княгиня глиняную бутыль с узким горлышком.

Дражко с первого же глотка чуть не поперхнулся, закашлялся и застонал.

– Это что? – даже голос его от возмущения окреп.

– Мед, – ответила мать.

– Он что, с березовой смолой?[17]

– Нет, с медвежью желчью и с выпаркой мухомора.

– Случаем, не это ли герцог Гуннар передал для Годослава… – зло пошутил Дражко, закрывая глаза, словно таким образом отворачиваясь от бутыли.

– Нет, это Горислав принес. Сказал, что это тебя поднимет за несколько дней.

При имени Горислава воевода смиренно подставил рот и старательно оскалился, задирая кверху усы.

– Давай.

Отпив несколько маленьких глотков, опустил усы, как рукой отстранился.

– К вечеру Горислав молодых репейников принести обещал. Он их утром набрал по росе и в утренней коровьей моче вымачивает до вечера.

Дражко застонал.

– Я и эти репейники глотать должен?

– Нет, что ты… – с невинной улыбкой успокоила его мать. – Их потом надо будет пополам разрезать и к ране прикладывать. Колючками вверх.

– Слава Свентовиту! – вырвался у Дражко хриплый вздох облегчения. – Мама, я бы сейчас поспал, а Сфирка рядом со мной посидел. И ты иди к себе, отдохни пока…

– А если что понадобится?

– Сфирка все сумеет, мама, он за ранеными много хаживал…

Старая княгиня поохала, поахала, но сама чувствовала, что бессонная ночь в ее годы дается трудно, и пошла к себе на другой этаж. Князь-воевода подождал, пока стихнут шаги матери, и сделал знак рукой, подзывая разведчика.

– Помоги сесть.

– Рано тебе еще, князь-воевода… Полежать бы…

– Дай руку.

Сфирка, видя, что все его увещевания ни к чему не приведут, не только протянул руку, но и поддержал Дражко за широкую мощную спину. Князь был тяжел телом, разведчик рядом с ним казался почти ребенком, но совместными усилиями они справились. Сфирка при этом качал головой. Да, он говорил, что князю следует быстрее поправляться, что без него туго всем придется. Но не для того же говорил, чтобы в самом деле поднимать раненого. Просто подбодрить хотел, дух поднять.