В динамике захихикали:

– Света, ты же все можешь, неужели у тебя нет навыка укрощения диких макак?

– Боюсь, придется вызывать милицию.

– Ну зачем сразу милицию? Лучше ветеринаров из зоопарка. Ладно, пусть заходит.

Полина вошла, кипя от ярости.

Григорий Андреевич поднялся ей навстречу, но в этот раз не приобнял, не взял под локоток, а всего лишь преградил дорогу к стульям, чтобы она не могла сесть и осталась на пороге.

– Полина, у меня нет к вам вопросов, требующих личного обсуждения, – отчеканил он.

– Зато у меня есть.

– И какие же?

– Например, когда будет утверждена обложка?

Редактор засмеялся.

– Ах, это! Я поручал нашему редактору сообщить вам, но он, видно, запамятовал или не смог… Набор ваш рассыпан, дорогая Полина.

– Что?

– Книга не выйдет.

– Но это просто невозможно!

– И тем не менее.

Это было так абсурдно, что Полине на секунду показалось, будто она спит.

Она тряхнула головой.

– А почему? – спросила и поморщилась, так жалко это прозвучало.

– У издательства изменились планы, и в них, кстати, в принципе не входит дальнейшее сотрудничество с вами.

– Что?

– Вы меня слышали. А по старой дружбе дам совет: пашите какую-нибудь другую ниву, потому что тут вам больше ничего не светит.

– Вы вообще понимаете, с кем разговариваете? – с трудом сдерживая себя, проговорила Полина.

– Ну, конечно, Полиночка, я же в своем уме.

– Вы в этом уверены? Потому что мне кажется, что вы не отдаете себе отчет в возможных последствиях.

– Слушай, девочка, ты радуйся, что я у тебя не требую назад аванс, – Григорий Андреевич шагнул к ней и наконец взял за локоть, но не нежно, а грубо, – за это скажи спасибо, а не права качай тут, поняла? Все, иди, и чтобы больше я тебя не видел.

Он довольно грубо вытолкнул Полину из кабинета. Секретарша одарила ее змеиной улыбкой:

– Ну что, убедились?

Полина быстро прошла мимо нее, вздернув подбородок.

Злость и обида душили ее, но сильнее всего было недоумение. Как они посмели так разговаривать с нею? Неужели не понимают, кто такая Полина Поплавская и кто за ней стоит?

Планируя утром свой визит в издательство, Полина собиралась заглянуть еще и к журнальному редактору Ирме Борисовне, но сейчас была не в силах ни с кем общаться.

Она быстро спустилась вниз, вырвала у гардеробщицы из рук свою шубку и, на ходу одеваясь, вылетела на улицу.

Мокрый холодный воздух немного успокоил ее. Полина подышала глубоко и зашагала к метро, размышляя, что должно было произойти, чтобы Григорий Андреевич со своей секретаршей так обнаглели? Решили, что внезапно наступила свобода слова и можно гавкать теперь на всех подряд? Ну ничего, один звоночек – и этот миг триумфа над Полиной Поплавской им будет отзываться очень горько и очень долго. Набор они, видите ли, рассыпали! Ничего, как рассыпали, так и соберут. Григорий Андреевич лично будет ползать, буковки с пола подбирать.

Спустившись в метро, Полина хотела ехать прямо к Василию Матвеевичу на работу и встала на перрон, но поезд долго не шел, и она сообразила, что это будет тактически неверно.

Василий Матвеевич не очень любит, когда она приходит к нему, но не в этом даже дело. На работе его вечно дергают, он занят и не может сосредоточиться на ней. Ради какой-нибудь ерунды можно его отвлечь, но тут дело посерьезнее.

Едва дотерпев до восьми вечера, она набрала домашний номер и поморщилась, услышав женский голос. Прислуга Клава.

На самом деле женщину звали как-то иначе, но Полина решила, что она похожа на Клаву, и не видела необходимости запоминать ее настоящее имя. Почему-то она растерялась, заохала в трубку, а через несколько секунд Полина услышала мелодичный голосок хозяйки:

– Да, слушаю вас.

– Мне нужен Василий Матвеевич, – повторила она.

– Это ты, Полина?

– Да. Позовите, пожалуйста, Василия Матвеевича.

– А ты что, не знаешь? Василий Матвеевич умер.

– Что? – Полина опустилась на табуретку.

– Нет его больше, поняла?

– Но как же…

– А вот так же! И если ты, дрянь подзаборная, еще раз посмеешь позвонить мне, если хоть где-то что-то вякнешь, хоть на секунду нос высунешь из своей навозной кучи, пеняй на себя, поняла, подстилка поганая? – жена Василия Матвеевича говорила тихо и размеренно. – Я тебя раздавлю, как вошь.

Полина молчала, пытаясь осознать, что все кончено. Повесила трубку, не сказав ни слова, и побрела в кухню, где в буфете стояло вино, которое они с Кириллом так и не пили.

Штопор затерялся в ящике с кухонной утварью, среди щипцов для сахара, круглого чайного ситечка, ложки для вырезания шариков из тыквы и множества столь же бесполезных предметов. Крепко зажав бутылку между колен, она вкрутила штопор в пробку, стараясь не отклоняться от середины, и сильно потянула вверх, особо не надеясь на успех предприятия, но пробка вышла неожиданно легко.

– Случай-то особый, – сказала Полина, доставая из горки хрустальный бокал. Наполнила его вином, отчего в квартире запахло дрожжами. Полина отсалютовала темному окну и выпила.

Надо пожелать земли пухом и поахать, что совсем молодой, еще шестидесяти не исполнилось, жить бы да жить, и заплакать, и все такое прочее.

– Вовремя же ты сдох, скотина, – фыркнула она, подливая себе еще, – после того, что я для тебя сделала, мог бы подождать, пока книга выйдет.

* * *

Днем народу в метро немного, Ирине удалось даже сесть, а главное, оставались еще свободные места, то есть не придется подскакивать, как только в вагон войдет старушка или беременная женщина. Старикам она не уступала после того, как один из представителей этой породы сурово ее отчитал. «Никогда не уступайте мужчинам место! – сказал он и гневно потряс перед сидящими девушками своей палкой. – Ни при каких обстоятельствах! Как бы ни хотелось!»

Она потом спросила у мамы, и та подтвердила: действительно, нельзя. К старому мужчине нужно относиться как к молодому и оказывать услуги, только если он попросит.

Просили редко. Знакомые порой жаловались на обнаглевших ветеранов, которые всюду лезут без очереди, размахивая удостоверениями, и в общественном транспорте сгоняют людей с мест, но Ирине эти мифические персонажи никогда не попадались. А с другой стороны, если ты заслужил и висит табличка, где черным по белому написано, что имеешь право, почему тебе должно быть стыдно им воспользоваться? И кто дал людям право возмущаться? Да потому что прицелы сбиты. Одни равны, другие еще равнее, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Социальное расслоение не такое огромное, как в Америке, например, но барьеры между слоями гораздо непроницаемее, и с помощью одних только денег их не одолеть. Вот и выплескивается бессильная злость на заслуженного ветерана, почему это ему можно, а мне нельзя. И не хочется думать, что он воевал, рисковал жизнью.