Недавно у меня угнали машину. Наверное, я сам виноват: не нужно было ездить на БМВ — «Вольво» ведь в Москве не воруют. Мне ее продюсер подарил. Я же не мог сказать: «Поменяй на другую…» Тем более что я всегда мечтал именно о большой БМВ. И пижонство здесь ни при чем. Мой рост — метр девяносто два, в маленькой машиночке мне элементарно не уместиться. Поскольку я большую часть жизни провожу в автомобиле, — именно там у меня должен быть максимальный комфорт. Семьсот тридцать пятая модель БМВ идеально подходила под мои параметры. Два месяца подходила… Я уже и с московскими ворами переговоры вел: «Не мы, — говорят, — „гастролеры“ умыкнули. Так что, господин Абдулов, не обессудьте…»

Нет, я точно — не пижон. Я скорее хулиган — в хорошем смысле слова. Немногие способны на «красивое хулиганство», для этого фантазия нужна. Я, например, единственный актер, которому удалось снять великого оператора Павла Лебешева… Было дело… Помню, долго уговаривал его сняться в качестве актера: «Ты только представь себе, Паша — Абдулов снимает Лебешева. В этом же есть замечательная дурь!» Он потом ворчал, возмущался, что я его плохо снял. «Ты, — говорю, — всегда меня плохо снимаешь — я же не жалуюсь.»

Меня в последнее время очень часто спрашивают о роли булгаковского Коровьева, в «Мастере и Маргарите». Боюсь даже об этом говорить: несыгранную роль вообще обсуждать нельзя. Но если получится… Да я — идеальный Коровьев! Это просто сто-, миллионнопроцентно моя роль. Коровьев — чародей, маг, виртуоз, профессионал… Такое в нем невероятное количество есть чего играть. И придумывать ничего не надо: за тебя все автор сочинил. А финал!.. Коровьев — мотор, мозги, юмор всей «команды» Воланда.

Наш театр Ленком, его, по сути, создал Марк Анатольевич Захаров… Вот уж поистине — «дом, который построил Свифт». Захаров придумал ситуацию, при которой нам, актерам, просто нечего делить. Редкий случай, чтобы каждый артист занимал свою собственную нишу. Для того чтобы такого добиться, нужно обладать потрясающими мозгами и быть невероятным стратегом. У нас в театре нет интриг: незачем интриговать, да и не против кого…

Помнится, когда-то по молодости анонимки на меня писали. Правда, не Захарову, а прямиком в КГБ. Я тогда только-только пришел в театр — и кто-то испугался, что я займу его место. Но я занял свое… Нет-нет, сейчас интриговать просто бессмысленно. Взять хотя бы «Игрока»: генерал — Янковский, бабушка — Чурикова, Потапыч — Броневой, француз — Лазарев-младший, Захарова — нянечка… Кого с кем здесь можно поменять? Все звезды — все незаменимы…

Чем чаще мелькаешь по телевизору — тем больше надоедаешь публике… Реклама эстрадникам нужна — да и то не всем, а однодневкам. Нет, не следует театральным актерам слишком часто появляться на экране. Ну, увидят тебя лишний раз — и что с того?

…Вообще-то, да, я эмоционален… Между прочим, и заплакать могу, например от любви к себе. И я эгоист, чудовищный…

Постоянно счастливыми могут быть только идиоты, но при этом разве я сказал, что несчастлив? Жизнь идет — и прекрасно… А когда я действительно чувствую себя несчастным, стараюсь, чтобы никто мне под руку не попался. В эту секунду запираюсь дома, в своей берлоге, и никого видеть не хочу… Но все это быстро проходит. Да, довольно быстро. Я умею собой руководить. И проигрывать умею с честью… И не стану вас убеждать, что я не азартен… Я, конечно, обожаю казино — такой адреналин в крови вырабатывается… Очень много проигрываю. Каждый раз даю себе слово, что больше играть не буду, — не получается…

Понимаете, в чем дело: если бы хоть кто-то додумался до какой-нибудь реально действующей системы выигрыша, — все казино мира закрылись бы в тот же день. Сейчас в Брно даже курс появился — платишь тысячу долларов, и тебя обучают этим премудрым системам. Меня пригласили — я отказался. Нет уж, обойдемся без систем, хоть я и невезучий. Естественно, случались и выигрыши. Однажды я три раза подряд поставил на «семнадцать» — максимум — и выиграл тридцать тысяч долларов. А проигрыши — ну зачем же я буду о неприятном вспоминать…

А что касаемо моих поклонниц… Ну, это — пройденный этап, поклонницы мои уже бабушками стали… Из большого секса я ушел: перешел на тренерскую работу. Но, пожалуй, я играющий тренер.

Если бы вы знали, сколько я всего пропустил в театре… Должен был играть Глумова в «Мудреце» — Захаров меня даже на роль назначил. Прошло пять лет, начались репетиции — а я уже стал старым… Режиссер, естественно, взял молодого актера, а я Глумова так и не сыграл. Да и Ромео мне уже никогда не сыграть…

Очень хочу сыграть Лира — и именно в своем нынешнем возрасте. Ведь то, что старичок в девяносто лет никому не нужен, еще можно понять. А вот когда ты в сорок не нужен детям — это страшно.

С ужасом думаю о том, что вдруг стану не нужен своей дочке. Она удивительный ребенок. Абсолютно самостоятельная, сильная, у нее роскошные мозги. Мощный, мудрый человечек — очень ею горжусь. Сейчас с трепетом думаю о том, что, может быть, скоро дедом стану…

Кстати, еще о розыгрышах. Была у меня одна задумка, но претворить ее в жизнь я не решился: людей пожалел… Значит, так. Появляюсь я на телеэкране — и на полном серьезе говорю: «Знаете, я обнаружил в себе удивительные способности — на расстоянии заряжаю аккумуляторы». Думаете, не поверили бы? Дальше я объявляю, что через пятнадцать минут начну свой сеанс. Хорошо бы, чтобы происходило это все зимой, в мороз. Вы себе представляете, какое громадное количество людей рванет за аккумуляторами? Лифт не работает — не беда: на шестнадцатый этаж аккумулятор на собственном горбу дотащим… Попрут ведь, попрут… Вот-вот, а я буду сидеть и важно размахивать руками, как Чумак… Между прочим, он при мне из коньяка вино сделал. Я сам купил бутылку, сам откупорил, сам налил в рюмку, сам попробовал — коньяк. Чумак помахал над рюмкой руками: «Пробуйте!» — терпкое вино… Он отхлебнул — и удивился: «Нарушая структуру воды, я сам понятия не имел, что в итоге получится». Клянусь вам, все произошло на моих глазах…

Все проходит, и спектакль «В списках не значился» по повести Васильева был снят с репертуара. А роль Плужникова очень много значила для меня. С нее началась моя актерская карьера. Мой папа — фронтовик — плакал на этом спектакле. Хотя разжалобить его было не так-то просто. Однажды, когда много лет спустя я приехал в Фергану и пришел на могилу отца, то увидел там свежие цветы и конфеты. Ко мне подошли две старушки и сказали: «Саша, неужели вы могли подумать, что мы забудем вашего удивительного отца?» Я был горд за него, подумав: вот так надо прожить жизнь в искусстве, чтобы и через много лет к твоей могиле приходили люди…

…Когда человек является публичным персонажем, он превращается в жертву собственной известности. Обычно я стараюсь не рассказывать о своей личной жизни. Мой отказ раздражает некоторых журналистов. Поэтому в погоне «за жареным» они готовы насочинять все что угодно. Раньше я сильно реагировал на это, возмущался, протестовал, а теперь перестал. Оправдываться — только нервы себе трепать. Зачем? Свои личные проблемы я обсуждаю только с близкими людьми и отчитываться ни перед кем не собираюсь. Вам же скажу по секрету: самый главный мой роман — роман с жизнью. Я очень ее люблю, а с некоторых пор решил быть свободным и одиноким. А журналистам я бы посоветовал внимательнее смотреть фильмы и спектакли, в которых играю. Может, тогда они поймут, что я за человек, и перестанут заглядывать ко мне в койку. Ведь в момент игры актеры открывают самые потаенные глубины своей души, они как бы исповедуются перед зрителями, поэтому большего откровения придумать невозможно.