полка подполковнику ПОЛЯКОВУ, уехавшему в Бычки в баню. Подполковнику Полякову было лет пятьдесят. В полку его очень любили за справедливость и природный ум. Он погиб в боях за Речицу осенью 1943 года – подорвался на мине.

Дело было к вечеру. Я дошёл до деревни и разыскал дом, где остановился командир полка. Передал пакет. Лейтенант АНТОНОВ, адъютант командира полка, наверное, меня пожалел, так как мне предстоял обратный семикилометровый ночной путь лесом, и оставил ночевать. Положили меня на лавку, какие были в старинных крестьянских домах. На эту же лавку лег и лейтенант Антонов. Мы оказались голова к голове с промежутком с полметра.

Утром я встал, оделся и вышел на крыльцо. Там стоял адъютант, держа в левой руке свою гимнастёрку, и пальцами правой руки что-то снимал с неё. Я попросил у него разрешения идти и, получив, попрощался и отправился в расположение своей части. И только дорогой, обдумывая всё происшедшее, я сообразил: ведь лейтенант, вероятно, снимал со своей гимнастерки вшей, которые перебежали с меня. Со стыда я был готов провалиться сквозь землю: разве место мне было на лавке неподалеку от лейтенанта!

В валенках по грязи

Когда в Балашове готовили нас к отправке на фронт, интенданты, по-видимому, решили облегчить свою жизнь и выдали нам не только валенки, но и летнюю обувь – ботинки, которую мы положили в вещмешок.

Как уже говорилось, из-за снегопадов и метелей дороги испортились, поэтому тылы отставали, нередко возникали перебои в обеспечении бойцов питанием. А пословица гласит: "Голодный рыщет, хлеба ищет". Настоящего хлеба тогда в деревнях мы не видели, но что-то чёрное, отдалённо напоминающее хлеб хотя бы формой у деревенских жителей было. А деревни на пути попадались часто, в некоторых приходилось останавливаться на ночь. Смотришь – едят хлеб. У тебя ещё сильнее разгорается аппетит. Но даром никто не даст. Вот если обменять… Отдаёшь, скажем, рубашку, если есть лишняя, а чаще всего – ботинки, которые пока не нужны.

Пришла весна, стал таять снег, побежали ручейки, появилась грязь… А ботинок у солдат нет. И часто можно было наблюдать такую картину: деревня Бычки, апрель, теплый солнечный день. Снег уже сошёл. Мы идём по грязи в валенках, жители смотрят и смеются… Так на фронте трагическое шло рядом с комическим.

Вскоре солдат всё же обули в ботинки, а валенки забрали у них. Вероятно, нелегко было сделать это: ведь по учётным данным ботинки у солдат есть, а фактически их нет. Наверное, кому-то и ответить пришлось. Зато урок пошёл впрок: после этого уже никогда не обременяли вещмешок солдата второй обувью.

Бомбёжка

Осенью 1943 года, кажется, в сентябре было ещё тепло, наши части форсировали реку Сож и закрепились на её правом берегу. Враг никак не мог смириться с поражением и предпринимал отчаянные попытки сбить нас с плацдарма, нещадно бомбил с чисто немецкой настойчивостью. Взрывы, взрывы, взрывы…

Был у нас боец ШУМКОВ, светловолосый, невзрачный парнишка, в прошлых боях уже получивший контузию. В один из налётов вражеских самолетов мы бросились в окоп. Шумков оказался рядом со мной. Он страшно волновался, поднимался, метался по окопу. Я тоже, конечно, не был спокоен, но держал себя в руках. Его волнение как-то передалось и мне. Тогда я схватил Шумкова за руку, повалил его в окоп и прижал своим телом, чтобы он не рыпался. Так мы и пролежали благополучно, пока вражеские самолёты не отбомбились.

Мы втроём – МЕЩЕРЯКОВ, Шумков и я – укрылись в блиндаже. Одна из бомб упала слишком близко, перекрытие частично рухнуло. Мещеряков остался жив-невредим, мне царапнуло ягодицу, а Шумкову раздавило грудь, и он умер. Видно, не судьба была ему жить.

Отступление

Осеннее наступление 1943 года продолжалось. Была освобождена Речица, в связи с этим 37-я Гвардейская стрелковая дивизия стала называться Речицкой. Мы успешно продвигались на северо-запад. Уже шли разговоры, что мы вот-вот войдём в Паричи, и нас предупреждали, чтобы мы были осторожны, так как продукты в Паричах могут быть отравленными. Однако до Парич мы не дошли, видимо, не хватило силёнок, и остановились, заняв оборону, километрах в восемнадцати от них. Сначала обстановка здесь была спокойная. Но как-то в декабре совершили налёт вражеские самолёты, сбросили много бомб. Особого вреда, правда, не причинили, разговоров о людских жертвах я не слышал.

Следующее событие, нарушившее спокойствие, произошло недели через три, утром, когда наши полевые кухни весело дымились, и мы предвкушали завтрак: над нами на небольшой высоте со свистом стали пролетать немецкие снаряды. Кухни быстро потушили, запрягли в них лошадей. Не знаю, по чьей-то команде или без всякой команды мы стали спешно отходить в направлении Озаричей. Чувствовали себя неважно: хотя мы пока под вражеский огонь не попали, если не считать трех-четырёх снарядов, разорвавшихся поблизости от моста через речку, по которому мы проходили, но обстановка была такова, что можно ждать, чего угодно. Кроме того, казалось, что выстрелы и разрывы снарядов слышны слева и справа уже впереди нас, т. е. создавалось впечатление, что нас обходят, окружают. Возможно, так было, поэтому, наверное, мы и отступали, не оказывая особого сопротивления.

Остановились мы поздно вечером. Узнали, что один из батальонов нашего полка попал в плен. Судьба этого батальона интересна, необычна: в ходе летнего наступления 1944.г. он был нами освобождён и влился в наш, то есть, в свой же полк. Это почти небывалое дело. Ночью немцы активность не проявляли. Воспользовавшись этим, наши командиры сумели быстро перегруппировать силы. Утром уже враг был остановлен. Но высокому командованию, видимо, стало совершенно ясно, что наше наступление выдохлось. Мы заняли оборону и находились в таком состоянии – в разных местах в районе Озаричей – около семи месяцев, до летнего наступления 1944 года.

Гибель Стеценко и Ботякова

В июне 1944 года началось наступление наших войск в Белоруссии. Быстро взяли Осиповичи, захватив в качестве трофеев много продовольствия, так что солдатам было чем полакомиться. Наше продвижение вперёд было столь стремительно, что немцы иногда не успевали убежать и оказывались в окружении.

…Мы пешком, как положено пехоте, движемся в сторону Несвижа. Неприятель где-то впереди, изо всех сил старается оторваться от нас, как мы когда-то стремились оторваться от него. Настроение у нас бодрое, победное, хотя чертовски устали, да и в баню бы сходить не мешало.

Однако через некоторое время начинаем чувствовать какую-то ненормальность обстановки, хотя никто ничего не говорил. Вот свернули с дороги в поле, прошли километра два, потом взяли влево к кустарнику в низине… Остановились… Каким-то чутьём улавливаем, что