Так что ей оставалось только прошлое девушки – и именно с него они начнут завтра утром.

Но Ким знала, что это не единственное, что ее беспокоит.

Суть ее мучений заключалась в этом чертовом награждении – и тому было несколько причин.

Стоун не нравились публичные оценки ее работы. Да, случай был непростым и мучительным, и да, ей пришлось жить и дышать только им. Но ведь это и есть ее работа. И возможность получить лист бумаги в присутствии пары сотен зрителей – не главная причина, по которой она пошла работать в полицию.

Подобные награждения мало что значили для нее самой, но они значили бы очень много для Кита и Эрики. По иронии судьбы, награждение должно было состояться в годовщину их гибели.

В это время года она обычно много вспоминала о приятных моментах жизни в их семье. Но не забывала и о том, что в те дни случилось то, что – когда она об этом вспоминала – просто выбивало у нее почву из-под ног.

И Ким сделала то, что делала всегда, когда воспоминания о прошлом грозили выйти из-под ее контроля.

Она занялась работой и открыла файл с информацией о мужчине, которого назвали Боб.

Мумочка, я помню маленькую девочку по имени Линдси. Она жила на нашей улице со своими двумя папами.

Мне казалось странным, что у нее их было двое, а у меня – ни одного. Ее пап звали Максвелл и Клинт. Ты показала мне мое свидетельство о рождении, когда я тебя об этом попросила. И там вместо имени папы было написано «неизвестен». Ты тогда убедила меня, что папа нам не нужен; что семьи бывают разными и в некоторых не бывает мам, а в других пап. И, как и всегда, я с тобой согласилась.

Однажды один из пап Линдси привез ее к нам домой. Она была такой хорошенькой. С натуральными светлыми вьющимися волосами, которые постоянно падали ей на лицо. Совершенно очаровательным движением она отбрасывала их с глаз. Я помню ее ресницы, длинные и черные, которые обрамляли глаза, голубые, как летнее небо. Щечки у нее были пухлые и розовые, а губы – счастливые. Я всегда вспоминаю их, мумочка, как счастливые, потому что, даже когда она хмурилась, казалось, что ее губы продолжают смеяться.

Мне она нравилась, мумочка, и тебе тоже.

Я была в восторге, что в тот день она приехала к нам на чай. Такое случилось в первый раз, и я сгорала от нетерпения. На ней был надет яркий желтый передник, который подчеркивал ее золотистые волосы. Ее ноги, в идеально белых чулочках, выглядели как пухленькие стволы маленьких деревьев. Ее белые туфельки с пряжками дополнялись бантами в крапинку точно такой же расцветки, как и бант, вплетенный в ее волосы.

Линдси была взволнована, так же, как и я.

Сначала мы так хорошо играли. В игру, которую выбрала для нас ты. Мы хихикали и смеялись, а ты с улыбкой наблюдала за нами. Боже, мумочка, как же я любила эту твою улыбку…

А потом ты вышла из комнаты, чтобы приготовить чай. А еще яичницу с сосисками и бобами – мою любимую.

Линдси толкнула меня, и я упала. Захихикав, я толкнула ее в ответ. И через несколько минут мы уже боролись с ней на полу. Мы смеялись – для нас это было игрой, – а наша лучшая одежда пачкалась и рвалась, но нам было все равно. Мы слишком много смеялись, чтобы обращать на это внимание.

Ты вошла в комнату, и выражение лица у тебя изменилось. Я поняла, что сделала что-то не так.

Ты позвонила папе Линдси, и он приехал за ней. Больше она не возвращалась.

Ты всегда заставляла моих друзей уходить, мумочка, и теперь я делаю то же самое.

Ким дочитала файл до конца, прежде чем вывела Барни на вечернюю прогулку.

Ночь была очень влажной, и она решила не ехать в Клент-Хиллз. Даже с открытыми до конца окнами ее маленькая машинка напоминала печи Дадли[41], работающие на полную мощность.

Ким не была уверена, что для Барни так уж важно, где гулять. Поле – оно везде поле, а его нос начинал лихорадочно работать в любом месте, где были новые запахи. И только ее собственное понимание ситуации, подумала Ким, позволяло ей решить, что Барни предпочтет поездку на машине визиту в местный салон красоты.

Пес бросился на свою подстилку посередине комнаты, а Стоун вернулась к груде бумаг на обеденном столе. Она обдумывала прочитанное, даже гуляя в парке.

Боб действительно был загадкой, но не такой уж непостижимой. В голове детектива крутилось множество вопросов.

Почему именно это водохранилище – имеет ли это какое-то значение? Боб что, рыбак? Местные жители его знали? Почему было так важно скрыть его личность? Было ли важным содержание его желудка? Что насчет предметов, найденных в его карманах? Какую помощь в расследовании могли оказать несколько фунтовых монет и старый лотерейный билет?

В самом Бобе не было ничего выдающегося. Мужчина средних лет, с лишним весом, которого нашли на берегу водохранилища. Он был совсем обычным, и казалось, что никто не пытался его разыскать. Но ведь для кого-то он что-то значил, и именно это не давало Ким покоя. На худой конец, он ведь был чьим-то сыном…

– Черт побери, Боб. – Ким вновь взялась за файл. Она уже знала, что теперь не сможет избавиться от этого человека. Трейси Фрост было невдомек, что она нажимает на кнопку «пуск», – и тем не менее журналистка на нее нажала.

Ким заинтересовали не только его руки без пальцев – ее заинтересовало то, что этот обыкновенный человек никого не волновал. К нераскрытым преступлениям периодически возвращаются, но вряд ли Боб окажется первым в этом списке. У него была скромная роль, и никто не боролся за получение результатов расследования, так что в первую очередь будут рассматривать другие дела. А он так и останется собственностью коронера с биркой «Неизвестный мужчина» на ноге.

«Нет, если только я смогу помочь, парень», – подумала Ким.

Краткий отчет, который она получила в Брирли-Хилл, содержал общую информацию, без деталей самого расследования. Он лишь увеличивал количество вопросов. Какие силы были потрачены на то, чтобы установить личность этого мужчины? Были ли у него дети? Внуки? Знал ли он, что его собираются убить?

Ким настолько погрузилась в эти вопросы, пытаясь найти на них ответы, что вздрогнула, услышав телефонный звонок.

И сразу же ощетинилась. Если это Трейси, черт бы ее драл, Фрост, то она арестует ее за харрасмент[42].