По спине бежал пот, сердце разрывало грудную клетку, каждый вдох был похож на пытку…

Но вот, наконец, калитка. Я распахнула ее, выскочила на дорогу…

Ноги затряслись. В горле застрял стон отчаяния. На глазах стали собираться слезы…

Никого не было. Никто меня не ждал…

И что теперь делать? Я панически пошарила по карманам, ища, куда дела телефон. Возможно, успею вызвать такси… Только бы не назад. Только бы не быть пойманной…

Трясущиеся пальцы никак не могли попасть по нужным клавишам, я едва не плакала от собственной беспомощности и страха…

И в этот момент раздался визг шин. Черный «BMW» вырвался из-за поворота и за рулем я увидела Льва.

От облегчения подкосились ноги, ослабело все тело…

Он выскочил из машины, выхватил из моих рук чемодан и быстро засунул его в багажник, после чего помог мне и Лили устроиться в машине. Я усадила дочь в предусмотрительно установленное Львом детское кресло, а сама прыгнула на сиденье рядом.

Движок взревел и машина ринулась прочь от моей тюрьмы. Я инстинктивно оглянулась на дом в последний раз, страшась увидеть, что Кирилл бежит следом, но никого не было видно…

И тогда я впервые за последние десять минут сумела выдохнуть. И заговорить.

– Где вы были?.. – сорвался с губ вопрос, выдававший весь мой пережитый испуг.

Лев перехватил мой взгляд в салонном зеркале.

– Я заметил, что Баженов вернулся домой и убрался из его поля зрения. Какого черта он приехал так рано?

Я и сама задавалась этим вопросом. Кирилл никогда не возвращался с работы раньше времени. Даже по праздникам. Даже по самым важным, вроде дня рождения Лили.

Так что же заставило его переступить собственные правила? Или… кто?

Я кинула на Льва ответный взгляд и тот, по-видимому, вышел очень красноречивым.

Он обернулся ко мне, качнул головой…

– Нет, не смотри на меня так.

Я не стала отрицать того, что он и так уже понял. Обронила лишь:

– Кирилл никогда не приходил домой раньше. И почему это случилось именно сегодня?

– Согласен, что это странно. Но ты не думаешь, что если я хотел тебя подставить, то мне проще было бы оставить тебя там, на дороге, на расправу твоему мужу?

– Я не знаю, что в твоей голове. Как и не знаю все еще твоих мотивов в этом деле… доктор Фурман.

Наши взгляды снова скрестились в зеркале, беззвучно ударились друг о друга, как два острых меча.

– Я ведь говорил тебе о своих мотивах.

– Весьма обтекаемо. Не вдаваясь в подробности, что это за гештальт такой, что заставляет тебя воровать чужих жен.

Он неожиданно усмехнулся. Хмыкнул…

– Чужих жен, желающих быть сворованными, прошу заметить и внести в протокол.

– Снова уходишь от ответа.

Он мотнул головой, неохотно признал:

– Ты права, мне нелегко говорить об этом… всем.

Я промолчала. Он продолжил:

– Итак, ты мне не доверяешь, но все же села в мою машину?

Я искривила губы в невеселой улыбке:

– Ты прекрасно знаешь, почему. У меня не было выбора.

– Я тебе не враг, София.

– На словах.

– На деле тоже. Вот увидишь.

Я отвернулась к окну, разрывая зрительный контакт с ним. Его прямой, открытый взгляд, поневоле заставлял ему доверять. А мне нельзя было верить никому.

– Так и не расскажешь? – бросила, спустя некоторое время.

– О чем именно?

– Обо всем, о чем умолчал.

Он усмехнулся – я не видела этого, но ясно уловила слухом.

– Не думаю, что тебе интересно абсолютно все, о чем я молчу. Черт! Ладно, просто задай вопросы, которые тебя волнуют.

– Куда мы едем?

– На дачу к одному моему приятелю. К себе отвезти не могу – если Баженов все же видел мою машину, то легко нас найдет.

– Что вас связывает?

Этот вопрос его удивил.

– С Киром?

– Да. Ведь именно он записал меня к тебе на прием, а ты отчего-то уверен, что он знает твой адрес.

Лев одобрительно прицокнул языком.

– Ты права. Мы с ним дружили когда-то.

– До Юли?

– Нет, наши пути разошлись раньше, когда он занялся автобизнесом, а я – подался в психологи. Но связь мы поддерживали.

– И не стыдно было спать с женой друга? – едко бросила я.

Он обернулся, чтобы посмотреть мне в лицо. Будто ему было важно, что именно он там увидит.

– Должно было быть, но не было, – признался честно. – После того, что она рассказывала о жизни с ним… мне казалось, что я ее спасаю. Чертов идиот!

– Почему она не вернулась к тебе? Почему пришла в дом Кирилла?

Он резко, недовольно передернул плечами.

– Думаю, потому, что она никогда по-настоящему не хотела со мной быть.

Я промолчала, не зная, как это комментировать. Он неожиданно продолжил сам, уже безо всяких вопросов с моей стороны.

– Я не сразу, но все же начал прозревать. Понял, что мы хотим совершенно разного. Поначалу это ранило, потом – вызывало злость… А теперь я окончательно осознал, что она всегда оставляла себе путь для отступления. Поэтому хотела просто бежать, а я – хотел честности. Настаивал на том, чтобы все рассказать Баженову. Но она его боялась. Или просто говорила так. Я уже не знаю.

– Ты знал, что она жива?

– Нет. Но не слишком этому удивлен.

Его рот приобрел презрительный оскал, словно ему было тошно даже говорить обо всем этом.

– Какая она? – вдруг вырвалось у меня неожиданно даже для себя самой.

Наверно, еще не отболело. Наверно, отчаянно хотелось понять, что было в ней такого, что Кирилл так и не смог ее забыть…

Да и Лев тоже.

– Она – словно беспощадный вирус, порождающий внутри язвы, – ответил после паузы Лев скупым, сухим тоном, но в нем было скрыто больше эмоций, чем в крике. – Знаешь, я сознавал, легко читал все ее манипуляции… но почему-то все равно на них велся. Будто от меня совершенно ничего не зависело.

То, как он говорил о ней, заставило меня снова ощутить горечь, разливающуюся от самого нутра и до кончика языка.

– Вы – совершенно разные, София, – добавил он, словно прочитав мои мысли.

– И это явно не комплимент, – съязвила в ответ.

– Как раз наоборот.

Я снова поймала в зеркале его взгляд, но тут же отвернулась. Какая разница, в конце концов? Кирилл предпочел ее, мигом перечеркнув всю нашу совместную жизнь, отбросив меня, как мусор, как нечто второсортное… И больше ничего не имело значения.

– Приехали, – возвестил спустя некоторое время Лев и я, вырвавшись из собственных тяжких мыслей, вгляделась в очертания дома перед нами.

Вдруг стало страшно. Позволила