Ведь это наши горы —

Они помогут нам!

Классные стихи! — сразу оценил Говорухин. Но тут же у него созрел коварный план: ну, паразит, ты мне и попляшешь. Наскоро запомнил несколько строк и спустился в буфет в поисках Владимира. Он не ошибся: Высоцкий был там в компании молодых американцев и распевал им песни на «американском» языке, то есть полную абракадабру. Они ничего не понимали, но хохотали от удовольствия или просто от хорошего настроения.

Увидев Говорухина у барной стойки, Владимир тут же подскочил:

— Стас, слушай, я такую песню написал! Пойдем в номер, я тебе спою.

— Подожди, Володя, — отмахнулся Станислав. — Подожди, сейчас… Обезвожен у меня организм, я же с гор спускался. Надо попить водички…

А Высоцкий уже пританцовывал от нетерпения:

— Ну я тебя прошу, пойдем скорее…

— Ладно.

Когда в номере Владимир запел: «Мерцал закат, как сталь клинка…», Говорухин его остановил:

— Погоди, а чего ты мне поешь? Это же старая баксанская военных лет песня.

— Да не выдумывай ты! — возмущенный, не поверил Высоцкий. И продолжил. — «Взвод зарывался в облака…»

Говорухин гнул свое:

— Да это старая песня. Вспомни, неделю назад приходили ребята-альпинисты, пели нам… Хочешь, я тебе припев спою?

— А ну, давай.

— «Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там…»

Владимир побледнел. А Станислав все не унимался:

— Да ты что же, как Остап Бендер, — всю ночь сочинял стихи, утром только понял, что это «Я помню чудное мгновенье…»?

И тут Высоцкому уже стало физически плохо. Только тогда Говорухин сжалился:

— Ладно, хрен с тобой, сознаюсь, разыграл я тебя…

Конечно же, во время съемок на Кавказе случались всякие истории, далекие от сиюминутных кинематографических задач. Порой самые неожиданные, требовавшие немедленного решения. Те, о которых Высоцкий позже написал:

На чем проверяются люди,

Если войны уже нет?

………

Покой только снится, я знаю.

Готовься, держись и дерись!

Есть мирная передовая,

Беда, и опасность, и риск.

… Однажды во время вечеринки в кафе Высоцкий коршуном налетел на атаковавших Говорухина местных подонков, держа в руках бутылки, как две гранаты. Кто-то потом сказал, что Владимир был похож на раненого фронтовика, вставшего навстречу врагу. Застывшая зловещая фигура Высоцкого мгновенно остановила драку: испугавшись, мигом отрезвевшие жлобы бросились врассыпную.

А ты бы пошел с ним в разведку?

Нет или да?

Конечно, руководство к кинопоэзии Высоцкого поначалу отнеслось настороженно. «Когда тексты песен, — вспоминал Говорухин, — я послал в редколлегию Одесской киностудии, редакторы за головы схватились: «Ну что это?!.» Но когда им показали готовый фильм, уже ни у кого вопросов не возникало. Такая была энергия». Вообще песни Высоцкого трудно воспринимать в напечатанном варианте, это совсем другой вид поэзии.

Как рассказывала исполнительница главной роли Лариса Лужина, худсовет решительно возражал против Высоцкого: «Ни в коем случае! Зачем нам эта головная боль?». Станислав Сергеевич его еле отстоял, сказал, что хочет снимать Высоцкого — и все! Наконец с ним согласились, мол, ладно, пусть снимается, только одно условие: никаких песен. Как это никаких песен, когда их уже распевали по всей округе? Ежевечерне к лагерю киноэкспедиции, словно мотыльки на огонь, слетались местные жители. И появлялась гитара, и всю ночь звучали песни.

В гостинице «Иткол» то и дело проходили стихийные концерты. Тогдашняя жена Говорухина, актриса Юнона Карева, приехавшая навестить запропавшего мужа, маялась в номере горной болезнью и практически не поднималась с постели. Станислав, оценив грустную картину, огорченно вздохнул: «Вот черт! А сейчас Володя будет петь. Тебе нужно обязательно послушать».

Но как? Очень просто! Распахнули настежь двери номера Юноны и комнаты напротив, в которой собрались люди послушать Высоцкого. Потом Володя заглянул к невидимой слушательнице: «Привет! Ну как ты?». Юнона закрыла глаза: «Впечатление было колоссальное, я испытала настоящее потрясение».

Создатели «Вертикали» были бесконечно благодарны судьбе, которая подарила им встречу с композитором Софьей Губайдулиной: «Она сделала замечательную аранжировку песен Высоцкого, сразу осознав, что в его лице имеет дело с замечательным мелодистом, — говорил Станислав. — И так аранжировала его простые мотивчики, что это зазвучало божественно… Она так красиво подала публике Высоцкого, мы так упивались оркестровкой».

Говорухин был убежден: для Высоцкого это была эпохальная, кардинально изменившая его жизнь картина. Владимир и до этого где-то снимался, но все равно оставался магнитофонным певцом. А после «Вертикали» вышла гибкая пластинка, которая разошлась гигантским тиражом, потом — негибкая, и он стал вполне признанным автором.

Фильм едва успели сдать до Нового, 1968 года, как и было обещано директору студии Геннадию Збандуту. Худсовет одобрил «Вертикаль» за полтора часа до боя курантов! Это было главной задачей режиссеров-дипломников: вовремя сдать и получить какую-то оценку. Все!

На площадке режиссер Говорухин, по выражению измученной Ларисы Лужиной, был диктатором и садистом. Ну, зачем, спрашивается, ей, игравшей врача экспедиции, или тому же Высоцкому — радисту Володе — было тащиться в горы, покорять какую-то вершину. Так нет же! Тяжеленные рюкзаки на плечи, ботинки с шипами на ноги, ледорубы в руки — и вперед на скалы!

— Но потом, — вспоминала актриса, — когда мы уже почти достигли вершины, прошли альпийские луга, ледник, лес, увидели эту красоту необыкновенную, Володя замер и просто сказал: «Весь мир на ладони…» Следующая строка — «Ты счастлив и нем…» — родилась на выдохе.

Никто, в том числе и сам Станислав Говорухин, не ожидал, что фильм будет иметь столь оглушительный успех. «Вертикаль» просмотрел весь Советский Союз, сборы были колоссальными.

Но самокритично настроенный дебютант говорил, что снятый им фильм ему самому не нравится.

А «Вертикаль» по сей день смотрят. Из-за игры Высоцкого? Говорухин отмахивался: «Ну что у него за роль? Хреновая. Никакой драматургии. А смотрят потому, что там звучат его песни. Да и вообще, фильм во многом стал знаковым — после его выхода народ повально ударился в альпинизм, рванул в горные походы… Ведь у нас получилось кино про то, как мужчинам негде быть мужчинами, время не дает им проявиться, и они идут в горы — тогда это многим было близко. А потом надо возвращаться в обычную жизнь, это всегда трагедия…»

Фильм, новые впечатления, подсказывавшие новые темы, сама атмосфера на съемках — все это было очень дорого Высоцкому. Ведь не зря же даже спустя несколько лет после «Вертикали», в июне 1974 года он писал другу: «Давай-ка, дорогой Слава, вернемся в горы. Алитет ведь ушел же. И ничего, удачно. А? А правда, хочется в «Иткол»…»