– Но это же ваш пакет… – немного растерялась я.

– Да? – Старушка как будто и не удивилась, тоже заглянула вовнутрь. – Спасибо, – сказала она. – Вот я как… – Она зябко поежилась. – Забываю. Все вообще. Куда шла, зачем шла. Болезнь такая – старость.

Я кивнула.

– Хотите, я вам донесу сумку?

– Зачем… Я сама. А хотя… Давай я тебя чаем напою.

Я решила тогда, что сумку ей я донесу, а на чай не останусь. Пока мы дошли до ее дома, Надежда Ивановна благополучно забыла, что приглашала меня на чай. Рассеянно поблагодарила, как-то недоуменно взглянула на меня, взяла сумку и закрыла дверь.

Через несколько дней я решила навестить старушку. Ни почему. Просто. Узнать, не забыла ли она опять что-нибудь где-нибудь. Сумку с кошельком или ключами. Вот так и пошло.

Потом, когда я познакомилась с другими волонтерами в Интернете и встретилась на уборке парка, я узнала, что есть целый список адресов, куда можно ходить и предлагать свою помощь. Многодетные, одинокие старики, инвалиды. Конечно, им помогает государство, но всегда что-то нужно сделать еще. Надежда Ивановна, например, даже не оформила социальную помощь. Потому что она все время это забывает. Ей звонят, говорят, куда и когда нужно прийти, а она забывает. Я думаю, что одной ей жить опасно, она может уйти и потеряться. Но если над ней возьмут опеку социальные службы, ее отправят в дом престарелых. И никто никогда не будет туда приезжать. Разве что я. Но ведь она меня может и не узнать.

Это горькие мысли, и я их не люблю. Тем более все равно все будет не так, как мы думаем. Я это точно знаю. И я предпочитаю сделать что-то сегодня, пусть какое-то совсем небольшое дело, полезное.

* * *

Если бы я жила во времена Сервантеса, когда перед началом главы описывали все ее содержание (для тех, кто, читая, не поймет, о чем вообще речь), я бы кратко описала это воскресенье так:

«Что бывает, когда пропускаешь чей-то день рождения. – Сомнения в близком родстве. – Про дружбу и лучшую подругу. – И что мне ответил папа, когда я решила с ним пооткровенничать».

Прошла неделя с того несчастного похода в зоопарк. Всю неделю было пасмурно, а в воскресенье утром я проснулась и подумала: «М-м-м… хорошо… еще ночь… можно поспать…» – и повыше натянула одеяло, чувствуя, что где-то на краю кровати недовольно зашевелился Робеспьер, пригревшийся у меня в ногах и тоже не собиравшийся открывать глаза так рано.

– Вставай, Сашенька, – вздохнула мама, заходя ко мне в комнату. – Папа к тебе собирается. Написал вот…

– Он же задрался в прошлый раз к тебе и весь в обидках теперь сидит… – сказала я, со сна не выбирая слов.

– Сашенька… – Мамины грустные глаза погрустнели еще больше. – Сашенька… – Она подошла ко мне, присела рядом, обняла меня. – Ты ведь хорошая, правда? Ты ведь только так разговариваешь, как будто ты…

– Я хорошая и очень положительная, мам.

Сколько остроумного я могла сказать, описывая грани своей положительности – в сравнении с моими одноклассницами, которые хрипят и кашляют от злоупотребления кальяном, брызгают себе в рот химические аэрозоли, чтобы забить запах табака, глотают с утра таблетки, чтобы бодрее себя чувствовать после вчерашних возлияний, толстеют на глазах от гормональных лекарств, которые они пьют, чтобы не забеременеть от наших глупых мальчиков… Но я ничего этого не сказала, иначе мама от столкновения с действительностью потеряет равновесие с самого утра в выходной день. Я чмокнула ее в щеку и вскочила.

– Он нормально с тобой разговаривал? – спросила я на бегу.

Благо у нас квартира сделана оригинальным образом – можно обежать ее кругом как бы сквозь все стены – у нас все помещения проходные, смежные, как-то так оригинально была спроектирована квартира. Если в ней живет большая семья, наверно, это неудобно – не уединиться. Но нам с мамой и Робеспьером вполне подходит.

– Сашенька… Папа хороший… Просто он много работает, и у него нервы сдают…

Мама не поспевала за мной, спотыкаясь то и дело о Робеспьера, который шествовал перед ней с недовольным видом, высоко подняв хвост, больше смахивающий на опахало, и ровно ставя свои белые лапки.

Не понимаю причин такого необъективного отношения мамы к папе, но очень хочу в этом разобраться. Чужая душа – потемки, это расхожая фраза. Иногда, если начинаешь вдумываться в какие-то пословицы, очевидные, простые, вдруг понимаешь, что за ними стоят глубочайшие вещи, выраженные самыми точными, с виду незатейливыми словами. Будешь пытаться сказать по-другому – а ведь лучше и не скажешь.

Самое первое, что напрашивается, – мама до сих пор папу… любит. Ну а как? Что еще может быть? Но разве так бывает? Столько лет любить человека, которому ты совсем не нужна? Мне не хочется верить в такую любовь. По-крайней мере, себе бы я такого не желала.

Я быстро накинула тренировочную форму.

– Сашенька, может быть, не будешь бегать? Холодно на улице. И вдруг папа приедет раньше?

– Я каждый день бегаю, мам.

– Ты так сильно хочешь получить значок ГТО?

– Я хочу быть сильной и здоровой, – пожала я плечами. – И получить справку от врача для поступления в Академию.

Мама закрыла уши руками.

– Не говори мне об этом, пожалуйста. Я и слышать не хочу. У девочки должна быть мирная, гуманная профессия.

Я хмыкнула, но в спор вступать не стала – не сейчас.

– Отойди, пожалуйста, – попросила я Робеспьера, который сидел на коврике у дверей и брезгливо встряхивал лапой. – Я вообще не понимаю, зачем ты уселся на этот нестерильный коврик своей чистой попой. Был бы ты собакой, бегал бы со мной. А так – бесполезная меховая вещь в доме. Брысь!

Мама взяла кота, несмотря на его недовольное бурчание. Робеспьер – не ручной кот, а как будто полудикий. Он не трется об ноги, не лезет на колени, не ласковый, не вежливый. Хамоватое животное, красивое и чистоплотное, живущее параллельно с нами. И свысока симпатизирующее нам, причем в разной степени. Мне – в большей, потому что я перед ним не заискиваю.

Иногда мне кажется, что Робеспьер, случайно когда-то попавший к нам в дом, – это прообраз моего будущего мужа. Как-то так я себе его и представляю – по личностным качествам и экстерьеру. Умный, тонкий, хладнокровный, себе на уме. Желательно, чтобы он был порядочным и любил детей.

Я побегала по бульвару, приняла душ, натянула свитер посимпатичнее – у папы портится настроение от вытянутых застиранных кофточек. И конечно, когда позвонил папа и сказал, что он подъезжает, Сири объявила: «Нелли Егоровна… коровья морда… пистолет…»

– О нет, – сказала я. – Черт. Еще же эти тупые моськи! Я ведь обещала…

– Если обещала, надо выполнять, Сашенька. Хочешь, я за тебя погуляю?

– Да ты что! Чтобы она тебе в нос потом тыкала, унижала, если они вляпаются во что-то, а они вляпаются обязательно! Нет, я успею. Папа, в крайнем случае, подождет.