на процедуры или на ужин. Мы ходили с опухшими губами: и все, кто был в курсе, завистливо хихикали у нас за спиной.

Глава 11

Война и мир

Так прошло лето, и начался новый учебный год. К нашему щенячьему восторгу, Олесю определили в наш класс. Теперь всю первую половину дня мы, сидя рядом, держались под партой за руки, делая перерывы только на переменах.

А потом нас предали.

Как известно, по законам жанра ружье должно выстрелить. И вот в мое повествование возвращаются персонажи, о которых вы уже, наверное, успели позабыть. Виталик Никифоров и Анна Ивановна. В один из дней из-за болезни учителя химии, как мы подумали, отменили два последних урока и велели нам отправляться в свои палаты. Мы с Олесей не придали этому значения, ведь у нас появилось почти два часа, и сиганули в свою норку. На самом деле дело обстояло по-другому. Неожиданно нагрянуло высокое медицинское начальство, чтобы провести генеральный смотр. А мы целовались себе, беспечные и счастливые в своей неосведомленности. Тем временем дело дошло до нашего корпуса и нашей палаты. Со словами: «А вот здесь живут наши звезды, – главный врач распахнул дверь и впустил в палату высокого гостя. – Вот они! – продолжил он: – Земляникин, Белых и… А где Любашевский?» – «В туалете», – тут же, искренне распахнув карие ингушские глаза, отреагировал Руслан Ганиев. «Ну, как вы тут живете, знаменитости?» – добро улыбнувшись, спросил высокий гость, а Анна Ивановна незаметно вышла из палаты и бросилась к туалету, чтобы доставить меня пред очи начальства. Обнаружив, что меня в туалете нет, а также нет и нигде в корпусе, она вернулась в палату к концу рассказа Шурика о хорошей жизни, и сообщила, что у мальчика диарея. Когда Большой Босс покинул корпус, Анна Ивановна вернулась в палату и, встав посреди комнаты, зловеще оглядела моих притихших сокамерников: «Где он?» Повисла тишина. Еще раз ощупав всех своим ледяным взглядом, Анна Ивановна, вдруг решительно направившись к кровати Виталика, откинула матрас и с хищным выдохом подняла над головой пачку сигарет «Стюардесса». «Ты думаешь, Никифоров, я не знаю, что ты куришь? Да от тебя несет так, что подходить противно! А вот знают ли твои родители об этом, мы сейчас проверим». Наша медтюремщица круто развернулась на каблуках и двинулась к выходу из палаты. «Не надо, Анна Ивановна! Ну пожалуйста, не надо! Я не буду больше! Анна Ивановна, ну пожалуйста!» – Виталик повис у нее на рукаве, а она, воздев руку с уликой над головой, голосом разгневанной Афины Паллады, разрушающей все сопротивляющиеся крепости на своем пути, проревела: «Где он?! Считаю до трех и звоню родителям! РАЗ! ДВА!..» И Виталик сломался. Не знаю, откуда он узнал о ключах, ведь мы никогда не упоминали при нем о наших тайных ресурсах, но, как все проныры и стукачи, он умел узнавать все и обо всех. «Они в комнате за актовым залом, они ключи подмени…» Дальнейшие события развивались с молниеносной быстротой. Не успел Виталик договорить, как Руслан нанес ему сокрушительный удар точно в нос, и Никифоров грохнулся на пол, завывая и пуская кровавые пузыри. Витя Белых кинулся к выходу из корпуса, чтобы предупредить меня. Анна Ивановна ринулась за ним, а Шурик Земляникин повис на Анне Ивановне, вцепившись в медицинский халат. Халат треснул, Шурик, разорвав тонкую его ткань от подмышки до заднего разреза, со всего размаху грохнулся на пол, его очки разлетелись мелкими брызгами по всей палате. Анна Ивановна проревела громовым голосом: «Никого не выпускать!!!» Вахтер с грохотом захлопнул дверь перед носом не успевшего выбежать Вити, и в наступившей тишине, неожиданно поставив жирную точку во всей этой кутерьме, перепуганный тихоня Женя Иванов удивительно громко пукнул.

«А вот и метеорит», – мрачно пошутил в сторону Жени Руслан, поднимая с пола ослепшего без очков Шурика. Пообещав, что теперь они у нее попляшут, и на ходу сдирая с себя медицинские лохмотья, Анна Ивановна покинула пределы санаторного корпуса «Подорожник», дабы обрушить возмездие на головы виновных.

Мы с Олесей, конечно, в это время находились в космосе и испытывали состояние полнейшей невесомости, держась, чтобы не потеряться в кромешной тьме, друг за друга опухшими губами. Когда, подобно ножу в спину, в дверь вставили ключ, мы находились где-то между Меркурием и Венерой, и этот нежданный удар судьбы парализовал наши нервные центры. В светящемся проеме, подобно пришельцам из космоса, грозным представителем вражеской цивилизации стояли Анна Ивановна, главный врач и робко выглядывающий из-за их спин Саныч. Словно два последних человека на Земле, держась за руки так, что побелели пальцы, мы с Олесей шагнули из темноты навстречу неотвратимому.

В нашей палате был устроен обыск. У меня в чемодане нашли фото полуголых девушек, и Анна Ивановна пообещала передать моим родителям, что их сын – малолетний извращенец. Но это уже было не важно. Меня, Шурика, Руслана и Витю расселили по разным корпусам. За мной и Олесей установили постоянное наблюдение. Мы не могли даже разговаривать. Концерты запретили. Все детское и юношеское сообщество санатория наблюдало за происходящим, и не только наблюдало, но и постепенно включилось в борьбу с сатрапами. На следующее утро сопротивление начало свою работу. Вернувшись после врачебного обхода в свой кабинет, Анна Ивановна поймала на голову пакет хлорки из туалета, который кто-то заботливо установил на прикрытую дверь кабинета. Отмывшись от хлорки и вернувшись в берлогу, наша медтюремщица обнаружила, что этот кто-то еще и написал в ее сумку. В обед девчонки из палаты Олеси сказали мне, что она ничего не ест и у нее температура. Я объявил голодовку. На ужине уже голодали Шурик, Руслан, Витя и даже тихоня Женя Иванов. А Анне Ивановне пришлось сбежать из столовой, так как в спину ей весь ужин прилетали куски котлет, помидоры и другие недоеденные продукты. Ночью разбили окна в ординаторской и в кабинете главного врача, написали на стене нашего корпуса зеленкой «А.И. – СУКА». А на следующее утро весь желудочно-кишечный корпус не притронулся к завтраку.

Вы же понимаете, что это значило? Это пахло бунтом, который грозил разбирательствами и ужасными последствиями руководству санатория. После завтрака всю нашу компанию вызвали к главному врачу. Седой красивый человек с орлиным профилем сидел на фоне разбитого окна и долго молча рассматривал нас. А мы рассматривали Анну Ивановну, превратившуюся за одну ночь из стальной фурии в забитую старую женщину. Она жалась к креслу главврача и старалась не смотреть в нашу сторону. Изучив нас,