– Что хочешь…

– Тогда «Монако»[32], пожалуйста. И еще кофе для молодого человека.

Официант отходит от стола, возвращаясь к лесу рук, машущих со всех сторон.

– Я уж забеспокоилась, давно тебя не видно!

– Я утоп.

– Вот как, ты плавать не умеешь?

– Сейчас как раз учусь.

– Нелегкое дело. Так ты все это время провел в плавках?

– Не, работу сменил.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– У меня заслуженный выходной.

– Ты еще и в свободное время за девками подсматриваешь? Или очень хотел меня видеть, так?

– Точно.

– Знаю, я вся такая интересная. И потом, хоть есть чем тебе заняться в уик-энд.

– Подсоберу материальчик.

– Да ты у нас профессор, каких наук?

– Заканчиваю докторскую о панкушках-попрошайках в большом городе.

Она не отвечает и опускает глаза. Он понимает, что, увлекшись игрой, зашел, наверное, слишком далеко.

– Извини.

– Не парься, я большая девочка.

– …

– Так чем ты, говоришь, занимаешься? Работаешь где-то здесь, да?

– Да, то есть работал здесь, а теперь все больше в пригородах.

– Но чем занимаешься-то, ты не сказал!

– Я механик-фрилансер, – ляпает он, не подумав.

– Механик-фрилансер? Такое бывает?

– Да, надо полагать.

– И в каких механизмах копаешься?

– В мотоциклах. Нанимаюсь на замену в разные гаражи.

Она с сомнением поднимает брови.

– Что-то больно чистые у тебя руки для механика!

– Это мой секрет, я в перчаточках работаю…

Официант ставит на стол напитки. Паоло расплачивается сразу, он уже привык.

– Вообще-то, мое настоящее занятие – музыка!

– Ну да?

– Я певец и гитарист в одной группе, мы называемся «Play»!

– Не знаю такой…

– Жаль.

– Я думаю.

– Нет в мире совершенства… Пришла бы как-нибудь, послушала.

– И что ты играешь в коже и мотоциклетном шлеме, метал?

– Пусть будет сюрприз, лишний повод тебе прийти.

Маленькая брюнетка зовет Берди, они собираются уходить.

– У моей подруги свиданка, надо двигать.

– ОК. Есть телефон, по которому можно с тобой связаться?

– А то, – говорит она, вставая, и уходит к своим друзьям.

Антуану Виновалю нравится его отражение в огромном зеркале над баром прямо напротив него. Только волосы еще коротковаты. Ему не терпится ощутить, как они касаются поясницы. Он бледен, очень бледен. В этот поздний час в баре только двое клиентов. Музыка, не слишком громкая, не слишком тихая, обволакивает его, создавая кокон, обитую ватой шкатулочку. «Лифт на эшафот» Майлса Дейвиса. Его стакан с «Манхэттеном» почти опустел. Он медленно крутит хвостик вишенки, потом двумя пальцами подталкивает его к бармену, когда тот проходит мимо.

– То же самое?

Он подтверждает движением длинных черных ресниц.

Мужчина, сидящий в конце стойки, то и дело встречается с ним глазами вот уже почти полчаса.

Виноваль улыбается. Его тело в возбуждении. С недавних пор на него смотрят иначе, и он наконец счастлив.

Он встает и направляется к туалетам, машинально сворачивает в мужской, останавливается, смотрится в высокое зеркало между двумя дверями. Какая тонкая у него талия в этом платье. Ходить на высоких каблуках еще больно, надо привыкнуть. Он медлит, глубоко вдыхает, гордый собой. Уже взявшись за ручку двери женского туалета, чувствует чье-то присутствие за спиной. Мужчина вкрадчивым голосом представляется. Он из Лондона. Пусть она не сочтет его навязчивым. Он находит ее необычайно красивой. Он сейчас же ретируется, если ей неприятно. Она улыбается. От него пахнет парфюмом от Тома Форда, как он называется, она забыла. Костюм на нем безупречный. Он обожает Париж. Его ночи. Он женат. И даже отец двоих детей. Ему бы хотелось пригласить ее выпить вместе. Она вздыхает и смотрит на вход в сауну справа от туалетов. Толкает дверь и заходит. Он следует за ней. Сразу становится жарко, платье липнет к коже, по шее уже ползут капельки пота. Одним пальцем она отключает термостат сауны. Мужчина нервничает, пытается ее поцеловать. Она закрывает ладонью его рот, покрытый тонким слоем влаги, он останавливается. Ее рука ныряет под его пиджак. Мягкая шерсть под пальцами. Она нажимает ему на плечо и ставит его на колени. Свободной рукой развязывает пояс платья, он приспускает ей трусики. Встает член, твердый, красный. Положив ладонь на затылок уже обливающегося потом мужчины, она приближает к нему его голову. Он открывает рот и заглатывает член почти целиком.

Служба едва закончилась, когда в церковь Сен-Крепен в Шато-Тьерри[33] вошел седой великан с фарфоровой кожей. Он на голову выше прихожан, идущих ему навстречу. Его длинные узловатые руки вполне подходят к тощей, как скелет, фигуре – ни дать ни взять, тростник, одетый в костюм из белого льна. Два бирюзовых глаза выделяются на строгом лице, единственный яркий мазок на этой тени цвета слоновой кости.

Эш ходит в Сен-Крепен при каждом удобном случае, ему дороги эти сокровенные моменты, когда он может в покое и благодати принять в себя Слово Божье. Церковь опустела, и органист разучивает Ave Maria. Он спотыкается всякий раз на одной и той же высокой ноте, останавливается, начинает сызнова.

Эш преклоняет колена и медленно погружается в себя. С тех пор как главным в жизни стал для него Всевышний, слова Божественного сами рождаются в нем, звучат в ушах почти ежедневно, диктуя ему каждый его выбор. Священная музыка.

Органист останавливается на одной ноте, длит ее, добавляет полтона ниже. Он настраивает инструмент. Две несозвучные ноты мелко дрожат в воздухе. Бьют в уши. Волна. Пауза. Вибрирующая частота наполняет неф. Эш закрывает глаза, Господь говорит с ним. Его губы безмолвно произносят фразы. Он отвечает. Повторяет. Отвечает снова. Один за другим возникают образы перед мысленным взором. Он улыбается. Грядет великая кара. Уже скоро. Это вопрос дней. Все ясно, прозрачно. Звук резко обрывается. Он открывает глаза, берет свою соломенную шляпу и направляется к выходу. Двое верных людей ждут его на паперти.

– Домой.

На Ферме этим утром чудесно. Под ясным майским небом виден до самого горизонта окружающий ее лес. Он простирается до Марны в одну сторону и до города в другую. Вдали можно разглядеть крыши деревушки Браль, выступающие из утреннего тумана.