Отец и сын становились похожими, когда речь шла о верности друзьям-евреям:

«Мы с отцом оба выросли в еврейском окружении. Он был юристом и, хотя женился на девушке из очень богатой семьи – она была дочерью землевладельца, – до положения буржуа дорос сам. Это случайность, что нам обоим довелось жить в среде бедных варшавских евреев. С самого детства мой отец играл на улице с еврейскими детьми, считая их равными себе. И он повлиял на меня».

Зоопарк не был, конечно, идеальным укрытием для беглецов. Вилла находилась близко к Ратушовой улице, на открытом месте, возвышаясь, словно маяк, окруженная лишь клетками и вольерами. Домики для служащих и администрации стояли кучкой примерно в середине зоопарка, в трети мили от виллы, вокруг которой были акры открытого пространства, в основном парка с небольшими садовыми участками; на юге, вдоль Вислы, сразу за оградой зоопарка, тянулись железнодорожные пути; с севера была военная зона – небольшие деревянные дома, которые усиленно охранялись немецкими солдатами. После сдачи Варшавы на Львином острове, прямо в центре зоопарка, немцы построили хранилище для оружия, конфискованного у польской армии. Немецкие солдаты вообще часто заходили в зоопарк, чтобы побыть среди зелени и тишины, и никто не мог предугадать, сколько их явится и когда, поскольку у них не было никакого определенного расписания. Однако они приходили в благостном настроении, не на службу; как бы там ни было, Пражский парк, почти не пострадавший от бомбежек, был привлекательным местом для прогулок.

Удивительно, но Антонина так и не разгадала один из секретов Яна: благодаря ему Армия крайова устроила склад боеприпасов в самом зоопарке, пряча оружие рядом со рвом, окружавшим слоновник. (Небольшая, обшитая панелями комната была обнаружена уже после войны.) Ян сознавал опасность, даже безрассудство того, чтобы держать оружие посреди зоопарка, в шаге от военной зоны немцев, но разве он мог рассказать об этом ей? Он опасался, что она испугается, будет настаивать на том, что безопасность семьи превыше всего. По счастью, как Ян и предполагал, немцам и в голову не пришло, что поляки способны на такие дерзкие поступки, поскольку они считали славян малодушной и глупой расой, годной только для физического труда.

«Зная образ мысли немцев, – рассудил он, – можно быть уверенным: они никогда не заподозрят, что деятельность подполья возможна в столь публичном месте».

Когда Яна начинали хвалить и превозносить за храбрость, он всегда смущался, отвечая примерно следующее: «Не понимаю, к чему вся эта суета. Если какое-то существо в опасности, вы его спасаете, человек ли это или животное». Из интервью, его собственных записей и воспоминаний Антонины складывается портрет человека, от природы скрытного, однако воспитанного, высокодисциплинированного, строгого к себе и семье, – тот тип людей, которых мало что может сбить с толку, способных скрывать свои занятия и чувства, людей с огромной hart ducha (твердостью духа). В польском подполье, где акробатические номера отваги проделывались ежедневно, Ян получил прозвище Франциск, в честь Франциска Ассизского, святого покровителя животных, известного своей смелостью, хладнокровием и безрассудством. Его решение прятать оружие и евреев у всех на виду, в сердце нацистского лагеря, доказывает, что он был прекрасным психологом, а кроме того, вероятно, таким образом он еще и получал удовольствие, наслаждаясь своим превосходством над противником и глумясь над врагом. И все же разоблачение означало бы немедленную смерть на месте, без всякого снисхождения, и для него, и для семьи и кто знает для кого еще. Создав убежище на перепутье, «перевалочный пункт для тех, кому удалось сбежать из гетто, где они дожидались решения своей судьбы», временный приют, откуда отправлялись в новое тайное убежище, Ян обнаружил, что атеизм не защищает его от стойкого ощущения предопределенности собственной судьбы.

Летом 1940 года телефонный звонок, записка или сказанные шепотом слова были сигналом для Жабинских, что будут тайные «гости», направленные подпольем. Евреи в бегах, проездом, скитальцы, а не поселенцы, они останавливались лишь на время, чтобы отдохнуть и подкрепиться на своем пути неведомо куда. Говорящие по-немецки евреи с арийской внешностью получали фальшивые удостоверения личности и легко продолжали путь, те же, кто не мог двигаться дальше, годами жили в зоопарке, некоторые на вилле, и до пятидесяти человек одновременно скрывались в пустых клетках. Многие «гости», такие как Ванда Энглерт, были старинными друзьями или знакомыми, и Антонина считала их всех своей огромной семьей. Скрывать их было проблематично, но кому, как не смотрителям зоопарка, понимать толк в камуфляже?

В дикой природе животные наследуют от родителей разные хитрые способы слияния с окружающей средой, например, у пингвинов черные спины и белые животы, поэтому наблюдающие сверху поморники могут ошибочно принимать их за океанские волны, а морские леопарды – за облака. Лучший камуфляж для людей – другие люди, и Жабинские приглашали толпы легальных гостей – дядюшек, тетушек, кузенов и друзей – на самые разные сроки, создавая таким образом постоянное непредсказуемое движение, вечную смену лиц, фигур и манер речи; частой гостьей была мать Яна.

«Мать Яна любили все, – писала Антонина в своих мемуарах. – Она была добрая и деликатная, очень умная, быстрота мысли сочеталась у нее с великолепной памятью, она была очень вежливая и чувствительная. Она громко, от души, смеялась и обладала отличным чувством юмора». Однако Антонина переживала за нее: «Она была как деликатный тепличный цветок, и наш долг – оберегать ее от любого страха и боли, которые могут задеть ее душу или послужить причиной депрессии».

Тонкими материями такого рода Ян обычно предоставлял заниматься Антонине, которая умела ладить с «трудными животными» и для которой возможность развлечь, убедить в чем-то и в конечном итоге спасти всегда было делом интуиции. Ян предпочитал роль генерала, шпиона, тактика, в особенности если предполагалось одурачить или унизить врага.

В отличие от других оккупированных стран, где за укрывательство евреев полагалась тюрьма, в Польше за спасение еврея карали смертью на месте – и спасителя, и семью спасителя, и его соседей, и это кровавое безумие именовалось «коллективной ответственностью». Но, несмотря на это, многие врачи в госпиталях переодевали взрослых евреев медсестрами и медбратьями, давали маленьким детям снотворное, чтобы те молчали, пока их контрабандой переправляют в безопасное место в рюкзаках, укладывали людей на подводы с покойниками, вывозя под прикрытием мертвых тел. Многие поляки-христиане прятали своих еврейских друзей на протяжении всей войны, хотя ради этого приходилось урезать рацион и проявлять неусыпную бдительность и изворотливость. Лишняя пища, принесенная в дом, незнакомые силуэты или шепот, послышавшийся из погреба или чулана, – и заглянувший в гости сосед тут же мог донести в полицию. Беглецы зачастую проводили годы в темноте, почти не двигаясь, и, когда в конце концов выходили, расправляя конечности, ослабевшие мышцы не слушались, таких людей приходилось водить, словно куклу чревовещателя.

Зоопарк не всегда был первой остановкой для «гостей», в особенности для тех, кто сбежал из гетто и, скорее всего, проводил пару ночей в центре города у Эвы Бжуской, низенькой, приземистой женщины с красным лицом, которой было уже за шестьдесят и которую все называли «Бабча» (Бабушка). Она держала на Сендзёвской улице крохотную бакалейную лавку (шестнадцать на три фута), которая выходила прямо на тротуар, где у Эвы стояли бочонки с кислой капустой и соленьями и корзины с помидорами и зеленью. Соседи сходились сюда, чтобы купить еды и пообщаться, несмотря на то что на другой стороне улицы располагалась авторемонтная мастерская для немецких машин. Каждый день группку еврейских мужчин из гетто приводили под конвоем ремонтировать машины, и Бабушка тайком брала у них письма или стояла на страже, пока они разговаривали с родными. Высокие мешки с картошкой, расставленные вокруг, помогали прятаться юным контрабандистам из гетто. В 1942 году у Бабушки находилось одно из отделений подполья, она хранила у себя бланки удостоверений личности, запас свидетельств о рождении, деньги и хлебные карточки, пряча их под бочками с солеными огурцами и квашеной капустой, держа антиправительственные газеты на складе и часто пуская на ночь беглых евреев; некоторые из них попадали потом в зоопарк.