Она не смотрела до тех пор, пока огни снова не погасли и зрители не уселись на свои места для второго акта.

И только тогда Джулиана посмотрела на герцога и тут же горько пожалела об этом. Потому что он вел Виноградинку к ее месту, придерживая за локоть, а потом уселся с ней рядом.

И тут она обнаружила, что не может отвести от него глаз.

К счастью, леди Пенелопа тут же повернулась к сцене, поглощенная происходящим на ней, а герцог тотчас посмотрел на Джулиану и она…

Она резко поднялась, внезапно почувствовав, что в ложе нечем дышать — стало ужасно душно. Направляясь к выходу, она наклонилась и тихо проговорила брату на ухо:

— У меня что-то разболелась голова. Выйду в коридор, подышу немного.

— Может, отвезти тебя домой?

— Нет-нет… все в порядке. Я просто немножко постою в коридоре. — Она улыбнулась. — Вернусь так быстро, что ты и не заметишь моего отсутствия.

Ралстон явно колебался. Потом сказал:

— Только не отходи далеко. Не хочу, чтобы ты бродила по театру.

Она кивнула:

— Да, хорошо.

Он задержал ее, взяв за руку.

— Я серьезно, сестричка. Мне хорошо известно, в какие неприятности можно угодить в театре во время спектакля.

Она вскинула темную бровь — точно так же, как делал он.

— Мне не терпится услышать об этом поподробнее, Гейбриел.

Он сверкнул в темноте белозубой улыбкой.

— Тебе придется расспросить Калли.

Джулиана улыбнулась в ответ.

— Расспрошу, не сомневайся.

После этого она вышла в коридор, сейчас пустой, если не считать горстки слуг. И тут она вновь смогла дышать.

По коридору гулял сквозняк, и Джулиана инстинктивно направилась к его источнику — большому окну в дальнем конце коридора. Окно было открыто, и перед ним стоял стул, как будто дожидавшийся ее прихода. Это, наверное, было далековато от ложи, но не очень.

Джулиана села и стала смотреть на крыши лондонских домов. Свет свечей мерцал в окнах дома напротив, и она даже разглядела в одном из них девушку, что-то шившую. «Интересно, — подумала она, — была ли эта девушка когда-нибудь в театре?.. И если была, то…»

— Почему вы не в своей ложе?

Джулиана вздрогнула от неожиданности. Но она сразу же узнала этот голос. Значит, он последовал за ней…

Она повернулась к герцогу, пытаясь изобразить невозмутимость.

— А почему вы не в своей?

Он нахмурился.

— Увидел, как вы покинули ложу без сопровождения.

— Мой брат знает, где я.

— Ваш брат никогда не имел ни малейшего представления о том, что такое ответственность. — Он подошел ближе. — Здесь с вами все, что угодно, может случиться.

Джулиана демонстративно оглядела пустынный коридор.

— Да, место воистину угрожающее…

— Кто-то должен позаботиться о вашей репутации. К вам могут пристать.

— Кто?

Он медлил с ответом.

— Да кто угодно! Какой-нибудь актер! Или слуга!

— А может, герцог?

Лейтон еще больше помрачнел. Он с минуту молчал, потом сказал:

— Наверное, я это заслужил.

Джулиана отвернулась к окну.

— Я не просила вас идти за мной, ваша светлость.

Снова воцарилось молчание. Она уже думала, что он уйдет, но тут послышались его тихие слова:

— Верно, не просили.

Джулиана резко повернула голову.

— Тогда зачем вы здесь?

Герцог провел ладонью по своим золотистым волосам, и глаза Джулианы расширились; очень уж странным, непохожим на него был этот жест — признак волнения.

— Это было ошибкой, — пробормотал он.

— Легко поправимой, ваша светлость. Полагаю, ваша ложа на противоположной стороне театра. Попросить слугу, чтобы проводил вас назад? Или вы боитесь, что он к вам пристанет?

Его губы сжались в тонкую линию — единственное указание на то, что заметил сарказм в ее словах.

— Я не собирался идти за вами, хотя, видит Бог, и многое другое, вероятно, тоже было ошибкой, пусть и неизбежной. — Он помолчал, обдумывая свои следующие слова. — Я имею в виду все это… И наше с вами пари, и утро в Гайд-парке…

А также вечер в Гайд-парке, — прошептала Джулиана.

Сделав вид, что не расслышал этих слов, герцог продолжал:

— Я бы предпочел не давать сплетникам пищи для сплетен, но, разумеется, не жалею, что спас вас. Хотя все остальное продолжаться не может. Мне вообще не следовало на это соглашаться. Теперь я начинаю понимать, что вы совершенно не способны вести себя благопристойно. Не стоило мне потакать вам.

Потакать ей. Слова эти эхом звучали у нее в ушах, и она прекрасно понимала, что он на самом деле хотел сказать. Он хотел сказать, что она недостаточно хороша для него. Для него и для того мира, в котором он жил.

Как бы горячо она ни клялась, что изменит его мнение о ней и докажет, что он ошибается, решимость в его голосе вынуждала ее задуматься.

Конечно, она ни за что не покажет, что уязвлена, ибо это даст ему слишком большую власть над ней. Даст им всем слишком большую власть над ней. Есть и другие, которые не считают ее хуже или ниже только потому, что она родилась в Италии и что она не аристократка.

Она не даст воли ни боли, ни обиде.

Она даст волю гневу.

Потому что с гневом по крайней мере она может справиться.

Пока в душе ее кипит гнев, ему не победить.

— Потакать мне? — переспросила она, резко развернувшись, так что они оказались лицом к лицу. Может, вы и привыкли к тому, что люди обязательно принимают ваше видение ситуации, ваша светлость, но я не принадлежу к разряду льстецов.

При этих ее словах герцог стиснул зубы, но она неумолимо продолжала:

— Было непохоже, что вы просто потакали мне, когда согласились на две недели. И вы совершенно определенно не просто так потакали мне в Гайд-парке несколько дней назад. — Она решительно вскинула подбородок. — Вы дали мне две недели, и, по моим подсчетам, у меня еще десять дней. — Она приблизилась к нему едва ли не вплотную и добавила: — Да, десять дней, и я намерена использовать их.

Герцог по-прежнему молчал. Когда же Джулиана почувствовала, что больше не может смотреть в его непроницаемые глаза, она опустила взгляд на его губы. И тотчас поняла, что допустила ошибку.

Внезапно оказалось, что открытое окно ничуть не освежает воздух в театре, — ей снова стало душно. И тут же вспомнился поцелуй Саймона, а затем возникло желание вновь испытать те восхитительные мгновения…