Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ведите! – скомандовал служителям отставной профессор.
* * *
– Алекс, нам надо поговорить!
– С тобой с удовольствием, но боюсь, если мы начнем, то так разговоримся, что придется пожертвовать свиданием века в цирке среди ведер с горячей кукурузой и фальшивых фокусников.
– Я серьезно! Еще утром тебе хотела сказать, но ты все время меня отвлекаешь! – Лола сбросила руку Алекса со своей шеи.
– А ну раз дело серьезное, то я весь внимание.
– Вчера вечером кто-то подбросил мне на рабочий стол старую папку. Картонную! мы такие только из архивов притаскиваем, никто ими теперь уже не пользуется. Кто-то, судя по всему, прознал о моем интересе к той таинственной истории, помнишь, я тебе рассказывала про женщину-писателя, которая с помощью гипноза и литературных экспериментов хотела вправить мозги своему мужу? Так вот, в той папке куча газетных вырезок, и еще кое-что от руки. Несколько писем разными почерками. Не полностью, только обрывки. Первое, видимо, принадлежит журналисту, раскопавшему историю этой Психеи К. А второе ей самой!
– И что же в нем?
– Оно очень печальное, она пишет сыну, что очень виновата и, что любит его, а главное, хочет, чтобы он обо всем забыл!
– Типичная мать, бросившая своего ребенка.
– Мы же не знаем ее обстоятельств. Алекс, ты не понимаешь! Она не просто просит, она пишет, я не воспроизведу, нужно снять копии и показать тебе, смысл в том, что эта Психея якобы запустит какой-то защитный механизм, когда ему будет угрожать опасность и сделает все, чтобы ему помочь.
– Значит, она не так уж плоха. Не понимаю, почему эта Психея так тебя заботит? Прямо, как мою… Трансильванскую подругу! Ладно, не будем…
– Меня заботишь ты! Алекс, ты ничего не помнишь, Психея хочет, чтобы сын все забыл! Видишь связь?
– И почему, женщинам обязательно нужно докопаться до сути.
– А тебе нет?
– Не знаю, а что это может изменить?
– Ты можешь вернуть себе имя и прошлое, друзей… Или ты не хочешь?
– Я типичный представитель современного поколения. Я до сих пор не знаю, чего хочу. Кстати, почему тебя не тревожит, что кто-то подкидывает тебе загадочные папки?
– Я как-то не подумала об этом. Ладно, ты прав, нужно более детально во всем разобраться.
– Любишь детали? Я тоже к ним неравнодушен. Да у нас много общего.
– Прекрати клеиться ко мне! Мы опаздываем, помнишь?
– Уже забыл.
* * *
– Эй, парень? Парень? Что с тобой?
– Да все в порядке, спасибо.
– Да брось, ты вон какой бледный. Поэт что ли? Или несчастный влюбленный? Хотя, с этим лучше не шутить. А может, ты… Это решил… С моста? Не надо, парень, послушай, со мной столько всего приключалось, даже из оркестра выгоняли, оно того, не стоит.
– Ты музыкант?
– Да так… Играю немного. Зашибаю по кабакам в основном. Жить то, как-то надо.
– А зачем?
– Ну все, начинается, значит, я был прав! Ты из тех.
– Нет, не из тех, нормально все, просто сижу.
– На мосту? В шесть утра? Тебя как зовут то?
– Не знаю. Та женщина мне сказала, но голова гудела так, что я не запомнил.
– А, так ты повесился знатно, так бы и сказал! «Я Макс!» – гитарист протянул Данко руку, тот молча ее пожал.
– Я бы рад представиться, но не могу.
– Что за шутки, ты случаем, не из ДОЛОВЦов? Тогда я пошел. Удачи тебе и счастья!
– Эй, стой, я видимо, здесь из-за как их? ДОЛОВЦов. А еще говорят, мне надо уехать из Города.
– А, ну тогда другой разговор! Двигайся, на вот, выпей, полегчает, – Данко глотнул из фляжки, и сам не зная почему, рассказал первому встречному музыканту события последних нескольких часов – единственное, что он о себе помнил.
– Запутанно у тебя как-то все, друг. Одно, верно – права та женщина, прикинувшаяся твоей тетушкой, ехать надо. От ограничителей таким, как мы, лучше держаться подальше.
– Но как я поеду? и куда? У меня ни имени, ни денег.
– А может, и не зря меня понесло пройтись по мосту с утра пораньше… Чую, тебе нужна помощь. Идем.
– Куда?
– К Mady, конечно, только ее волшебный кофе может пробудить к жизни даже потерявшего ее смысл. Кстати, я там завсегдатай. Придется знакомить тебя, а без имени как-то неудобно это делать. Надо что-нибудь попроще. Как насчет… Алекса?
– Алекс? Это Александр?
– Да какая разница, раз случай привел тебя в среду неудачников, хватит и Алекса.
– Идет. Спасибо, Макс.
* * *
Ты такой хороший. Может быть, тебе тоже стоит измениться? Слишком хороший. Маменькин сынок. Нет уж, тогда скорее бабушкин внук. С такими женщины не испытывают страсти. А что, что тогда они испытывают? Жалость? Дорогая, как дела? Устала? Поплачем вместе? Чушь. Я просто неудачник. Да к тому же больной. Был, есть, им, видимо, и останусь. Дурачок.
– Ал, ты что разговариваешь сам с собой?
– Да… нет, то есть! А ты не подслушивай!
– Альберт, милый, что с тобой?
– Милый. В этом все дело, Ба! Я слишком милый.
– И кто же сказал тебе столь очевидную глупость?
– Никто. Сам понял.
– Не лукавь. Елизавета. Вы поссорились.
– И все вы женщины знаете.
Анна пожала плечами. Ее внук переживал то, что ей самой когда-то пришлось испытать с Германом. Быть отвергнутым из-за каких-то сомнительных домыслов. Альберт, между тем, не разделял ее точки зрения.
– Это не домыслы, Ба. Такому простаку, как я, нечего ловить. Пора бы было догадаться еще с пару десятков писем из ПППП и уведомлений о неудачных обязательных свиданиях назад.
– Альберт, ты просто бываешь слишком непосредственным. Твоя мать права, это мое дурное воспитание.
– Не смей так говорить. Лучше тебя нет во всем Городе. А мама. Она просто устала.
– Вот. Называешь себя простаком, а заключения делаешь не хуже заправского головоправа.
– Правда?
– Клянусь. Ал, нет ничего дурного в том, чтобы быть собой. Есть люди, которые и этой малости лишены. – Анна тяжело вздохнула, а взгляд Альберта вдруг прояснился.
– Ты думала, я все забыл, но это не так, точнее не совсем так. Мне же лет десять было, да? Я не узнаю их в толпе, но то, что ты сделала тогда для того парня, который потерял память и для профессора, жаль, о нем ничего до сих пор не слышно… Но ты поступила очень смело.
– Я просто была собой. И ты можешь, несмотря ни на чьи домыслы.
– С Лиз что-то произошло. Она встретила писателя, который, представь себе, с помощью каких-то новомодных психо… психологических методов может
