С точки зрения юных продавщиц, само существование этой особыбыло вопиющей несправедливостью. Они считали всех женщин старше тридцатиглубокими старухами, и в глубине души придерживались мнения, что в такомвозрасте следует специальным законом запретить надевать дорогую и красивуюодежду.

Правда, с другой стороны, продавщицы получали процент отвыручки магазина и были, казалось бы, заинтересованы в покупателях…

Блондинка в платье от Валентине обошла бутик и задумчивопроговорила, как бы ни к кому не обращаясь:

— Приличного шелкового топа на пятидесятый размер у васконечно нет?

— Все вывешено, — равнодушно проворчала блондинка,снова углубившись в свой журнал.

— Такие размеры только в «Трех толстяках», прошипелабрюнетка, докрасив последний ноготь и любуясь своей работой.

— Ах вот как! — закипая, проговорилапокупательница, и хотела еще что-то добавить, но в это мгновение перед входом вбутик остановилась яркая худощавая брюнетка в элегантном темно-красном костюме,с шапкой густых, черных как смоль волос. Чуть позади брюнетки в позе смиренногопослушания маячил стройный широкоплечий парень в черном, не по сезону, хорошо сшитомкостюме, то ли шофер, то ли телохранитель, то ли то и другое в одном флаконе. Вруках он держал с десяток ярких фирменных пакетов с покупками. При виде этогопарня продавщицы встрепенулись.

— Ленка, какая удача! — воскликнула брюнетка иворвалась в бутик, как отряд легкой кавалерии на улицы мирного городка.

При этом, как свойственно атакующим кавалеристам, она необращала внимания на окружающих и едва не своротила стойку с платьями.

— Поосторожнее! — подала голос одна из продавщиц.

В то же мгновение из служебного помещения вылетеладиректриса. На лице ее расцветала подобострастная улыбка.

— Софья Борисовна! — запела она, бросаясьнавстречу смуглой посетительнице. — Для нас это такая честь!

— Здравствуй, Алена, — довольно холодно ответилата и кивнула на продавщиц. — Кого ты держишь? Это же просто ужас! С такимперсоналом в наши дни долго не просуществуешь!

— С персоналом такие проблемы, — горестносогласилась директриса.

— Гони в шею! — безапелляционно заявилапосетительница. — Только пусть сначала нам с подругой организуют кофе…

— Мне — чай, — требовательно проговорила блондинкав платье от Валентине, — китайский зеленый жасминовый.

Директриса сделала знак бровями, и испуганные продавщицыпомчались выполнять поручение. Подруги уселись в мягкие кожаные кресла. Шоферили телохранитель смуглой брюнетки молча застыл в дверях.

— Я могу вам чем-то помочь? — заискивающим тономобратилась к посетительнице директриса.

— Можешь, — ответила та, — дай нам спокойнопоговорить!

Директриса залилась краской и спешно ретировалась в свойкабинет. Оттуда она сделала знак своим подчиненным, чтобы они, обслужив гостей,тоже покинули торговый зал.

Наконец, кофе и чай были сервированы на низком стеклянномстолике, и персонал бутика бесшумно испарился. Софья Борисовна Бломберг поднеслак губам маленькую чашечку и проговорила:

— Ленка, ты где, зараза, пропадаешь? Я тебе звонила разсто, тебя никогда нет дома!

— Ну а что же мне — пропадать от скуки?

Сидеть в четырех стенах и лить слезы, если мой неугомонныймуженек опять свинтил налево?

— Вот именно об этом я с тобой и хотела поговорить Тыуверена, что он действительно загулял?

— Ну Соня, ты же его знаешь! — проговорилаблондинка звенящим от плохо скрытых эмоций голосом. — Седина в бороду, бесв ребро! Он ведь, как юный пионер, — всегда готов!

— Ну, мне кажется, ты торопишься с выводами! Можетбыть, с человеком что-то случилось, может быть, у него неприятности, а ты, каквсякая женщина, думаешь только об одном!

— А о чем еще я должна думать, если он отправился навечеринку и не вернулся? Что его отправили со срочной дипломатической миссией вГонолулу? Сонька, почему вообще тебя это интересует? Это наше семейное дело, иникого больше оно не касается! Больше всего меня мучает мысль, что он сновавернулся к этой рыжей мегере, Карине! Так и будет теперь болтаться между нами,как цветок в проруби! Нет, обратно я его не приму!

— Говорю тебе, — Софья Борисовна повысилаголос. — Говорю тебе, что дело тут нечисто!

Лучше припомни, не было ли у него в последнее время каких-тонеприятностей? Он тебе ни на что не жаловался?

— Ну ты же его знаешь! — повторила Лена. Онприрожденный оптимист! Жаловаться — это слово не из его репертуара!

— Может быть, по работе у него что-нибудь приключилось?Может, кто-нибудь на него наезжал? Какие-нибудь денежные вопросы?

— Соня, да ты же не хуже меня знаешь — он дома, ивообще вне работы деловые вопросы не обсуждал! Если я его о чем-то такомспрашивала, он только отшучивался, мол, женщина, знай свое место, поддерживайогонь в домашнем очаге, так что я и спрашивать перестала!

— Ну, может, случайно какой-нибудь разговор слышала?Может, с кем-то он ссорился?

— Ссорился он только с Кариной. Она пару раз емузвонила, злая как мегера, выясняла отношения…

— Ну вот, а ты боишься, что он к ней мог вернуться! Яже помню, он от нее ушел со страшным скандалом.., ругал ее на чем свет стоит..,нет, к ней он ни за что близко не подойдет!

— Ну, не к ней, значит, к другой какой-нибудьвертихвостке.., мне от этого нисколько не легче!

Неожиданно Лена усмехнулась:

— А ты знаешь, из-за чего он с Кариной так разругался?

— Heт, —Софья Борисовна придвинулась ближе, боясьпропустить хоть слово. Подоплека чужих взаимоотношений, причины скандалов иразрывов других людей невероятно интересовали ее и за неимением собственнойличной жизни занимали все свободное время.

Лена поудобнее устроилась в кресле, допила чай и начала:

— У Илькиной матери были фамильные серьги. Оченьхорошие, с огромными изумрудами, достались ей от прабабки, а той — от еематери.

В общем, старинные и очень дорогие…

— Я их как-то видела, — кивнула Софья, —действительно классная вещь, уж поверь мне, я в этом немножко разбираюсь…

— Ну вот, если ты их видела, тем более меня поймешь. Вобщем, Илысина мать перед смертарелок, которые можно при случае разбить…короче, после этого скандала у них уже все пошло наперекосяк.

— А серьги? — с интересом осведомилась Соня.

— Представляешь, эта мегера заявила, что не отдаст ихему!

— Уважаю! — воскликнула Соня в восторге.

— Да? — покосилась на нее Лена, — это почему?