— Существует проблема, — сказал Оберманн. — Если мы похороним его, об этом узнают хищники. Даже герои боялись их.

Хардинг содрогнулся.

— Кроме того, — заметил он, — у нас с собой нет лопат.

— Если нельзя похоронить, мы можем его сжечь.

— Это не христианский обычай, герр Оберманн.

— Гомеровский. Мы зажжем погребальный костер. Положим его снова на телегу. Кругом много плавника. Сверху можно поместить лодку.

Действительно, кругом валялось множество принесенных морем просушенных солнцем сучьев. Лодка, которую Оберманн нанял для путешествия морем в Константинополь, была вытащена на гальку двумя рыбаками, тихо дожидавшимися, пока Оберманн обратит на них внимание.

— Вы не могли бы спланировать все это лучше. — Десимуса Хардинга, казалось, забавляла ситуация.

— Я ничего не планировал!

— Вы не так меня поняли. Я хочу сказать, что обстоятельства складываются удачнее, чем если бы вы это спланировали.

— Боги к нам благосклонны. Вот и все. Погребальный костер доставит им радость. Это будет наше подношение.

— Все это слишком по-язычески, сэр. — Сайрус Реддинг был явно огорчен происходящим.

Оберманн подошел к кучеру, положил ему руку на плечо и прошептал несколько слов. Кучер тут же выпряг лошадь и ускакал.

Оберманн приблизился к рыбакам и начал что- то оживленно объяснять. Он показал на море, затем потер ладони, потом мощным жестом воздел руки к небу.

Леонид и София подошли к кромке моря.

— Генрих спланировал это, — сказала она. — Я уверена. Он знал, что профессор умрет на равнине.

— В этом нет ничего удивительного, фрау Оберманн. Кремация — древний ритуал Трои. А турки не взялись бы хоронить его.

— Он нечист. В этом дело?

— Таковы здешние обычаи. Если сочтут, что человек проклят богом, его выводят за пределы города. Затем прогоняют, кидая в него землю и камни. Когда он умирает, люди уходят и не оглядываются. То же относится и к профессору Бранду.

Рыбаки подтащили телегу к самому берегу и снова положили на нее тело Бранда. Затем накрыли тело лодкой и сверху навалили высокую кучу плавника.

— Вы должны знать эту службу наизусть. — Оберманн подошел к Десимусу Хардингу. — Она очень английская, правда?

— Не поручусь, что помню все дословно, сэр.

— Не важно. Это не имеет значения для профессора Бранда. Начинайте, пожалуйста. Уже темнеет.

Хардинг подошел к телеге и перекрестился.

— Господи, Твое милосердие дает душам верующих покой, мы просим Тебя, благослови эту могилу и пришли своего святого ангела стеречь ее.

Оберманн достал коробку спичек и поднес пламя к сухому дереву, оно занялось мгновенно, языки огня заплясали вокруг лодки.

— Я есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня не умрет вовек. Помолимся? — Сайрус Реддинг, Леонид и София склонили головы, пока Хардинг нараспев читал полузабытую молитву по усопшему. Оберманн в это время деловито тыкал тростью, подпихивая дерево под лодку, чтобы костер горел сильнее. — Даруй ему вечный покой, Господи. И пусть воссияет над ним бесконечный свет. — Хардинг взглянул в сторону Эгейского моря, туда, где небо сливалось с водой. — Душа усопшего да почиет в мире. Пусть плач наш дойдет до ушей Твоих.

Языки пламени поднимались вверх, жар заставил всех отступить на шаг. Вдруг Сайрус Реддинг неожиданно сильным и чистым голосом запел американский церковный гимн: "Пилигрим идет из далеких стран". Оберманн кивал и улыбался, помахивая тростью в такг мелодии.

— Браво! — воскликнул он по окончании гимна. — Браво!

Пока солнце исчезало за горизонтом, а море становилось все темнее, они наблюдали, как погребальный костер сжег лодку и тело профессора Бранда дотла, а затем угас, превратившись в пепел. Оберманн выкрикнул несколько указаний рыбакам-туркам, которым предстояло скатить обуглившуюся телегу вниз по покрытому галькой склону к самой кромке Эгейского моря.

— Разве мы не развеем его прах? — спросил Хардинг.

— Ветер принесет его обратно, — ответил Оберманн. — Лучше вверить его волнам.

И рыбаки, войдя в воду, толкнули телегу поглубже, где она медленно затонула, оставив на поверхности моря пленку пепла и куски обгоревшего дерева.

— Он был очаровательный человек, — сказал Софии Оберманн. — Но не силен в археологии.

Послышался приближающийся топот лошадей, Сайрус Реддинг встревожился.

— Это ваше спасение, — объяснил ему Оберманн. — Ваш транспорт. — Кучер вернулся с тремя лошадьми в поводу. — Преподобный и консул должны будут верхом доехать до Чанаккале, а оттуда на корабле до Константинополя. Мы вернемся в Гиссарлык. Ничего не произошло. Совершенно ничего.

— Я надеялся, — сказал Хардинг, — посетить Трою. Быть так близко…

— Пусть это останется пока вашей мечтой, — ответил Оберманн. — Вам можно только позавидовать. Хотя, возможно, вы вернетесь. Кто знает, что принесет нам судьба?

София повернулась и посмотрела на море.

— Прощайте, профессор. Вечная память. — Пока она говорила, над водой пронеслись тени морских птиц.

На равнине Троады не по сезону похолодало, задули резкие ветра, утром на мелких красных и желтых цветах, во множестве росших тут и там, лежал иней. Высокие вершины Иды покрылись снегом, и Оберманн сообщил после утреннего заплыва, что Геллеспонт кажется ленивым и недовольным.

Отсутствие профессора Бранда ни у кого не вызвало вопросов; все приняли объяснение Оберманна, сводившееся к тому, что удовлетворенный увиденным в Трое, он вернулся в Константинополь.

— Мы получили одобрение американского коллеги, — сказал Оберманн. — И теперь должны продолжать работу. Работа — прекрасное лекарство! Если мы работаем, мы живы! — Он повернулся к Софии. — Я тут размышлял, что написать на моей могиле. "Покойся с миром. Ты сделал достаточно". Нет. Это не совсем правильно. Неточно. Можно лучше. "Ты подражал Ему. Он тяжко трудился ради смертных". В греческом духе, верно?

София не понимала, всерьез ли он говорит.

— Тебе не стоило бы думать о могильных камнях, Генрих.

— Почему бы нет? Мы окружены ими. Кто знает, что у нас под ногами? — И он несколько раз топнул ногой.

Он принял предложение Софии расчистить площадку перед воротами Трои и прилегающие куски городской стены.

— Тут когда-то стоял деревянный конь, — сказала она.

— Ничего не осталось, София. Коня втащили в город.

— Мне бы хотелось увидеть землю, на которой он стоял. Здесь может оказаться вымощенная камнем дорога. Или плоские деревянные брусья.

В это холодное утро они остановились посмотреть на квадратный раскоп глубиной три фута. Здесь нашли булавки и разбитую каменную утварь, доказательство того, что по этой тропе когда-то ходили люди, но никакого дорожного покрытия обнаружено не было.