любых проблемах, а также на то, что из бара было несколько выходов. Однако это место сложно было счесть безопасным, когда «практически каждый агент»[109] во Франции продолжал туда приходить, чтобы запросить деньги, безопасное убежище, поддельные документы, еду или организацию путей отступления. А в отсутствие радистов – еще и средства для отправки или получения сообщений из Лондона через контакты Вирджинии в консульстве. Новички направлялись прямиком к ней за помощью, чтобы она помогла им встать на ноги или представила нужным людям. Им были необходимы талоны на еду, табак и вино, одежду, обувь и мыло. По правде говоря, Вирджиния, возможно, слишком охотно помогала другим, даже несмотря на то, что некому было оказать такую   поддержку ей самой. Ей было приятно ощущать, что ее ценят.

Теперь новые агенты были подготовлены несколько лучше, чем Вирджиния в свое время. После событий на Вилле де Буа они стали уделять больше внимания вымышленным именам и личностям, идеальному французскому языку и обучению основам безопасности, в значительной степени благодаря критически важным докладам Вирджинии. Тем не менее, они все еще чувствовали, что слишком бросаются в глаза в первые дни миссии. «Такое ощущение, будто у тебя на лбу мигают неоновые лампочки и время от времени возвещают: „Сделано в Англии“»[110], – вспоминал Питер Черчилль, 32-летний бывший игрок сборной по хоккею, который в декабре того же года покинул Лондон и на подводной лодке отплыл в Антибскую бухту на юге Франции. Он, как и почти все остальные, отправился в Лион в поисках Вирджинии и оказался в отеле «Гранд Нувель», где надеялся встретиться с ней баре. В тот день он возвращался несколько раз, чтобы пересечься с ней, каждый раз проходя мимо отеля «Карлтон», который тогда был штаб-квартирой гестапо и охранялся рядами полиции Виши. Он не ел уже двадцать шесть часов: обещанные запасы продуктовых талонов так и не появились, и он провел два голодных часа, околачиваясь в баре. В конце концов Черчилль сдался, и, следуя инструкциям Бейкер-стрит, оставил для Вирджинии записку в приемной, упомянув в тексте слова nouvelles de Marie и подписавшись как Рауль – подчеркнув ровно четыре буквы[111].

Похоже, неявка Вирджинии была своеобразным способом проверить добросовестность Черчилля. Как только он вернулся в свой номер в отеле «Верден», где его предупредили спрятать свое драгоценное мыло от горничной, то почти сразу же получил от нее звонок. Он сообщил новости о ее «сестре» Сюзанне – еще один согласованный пароль, – и она пригласила его на ужин. Они сели в ее любимом ресторане, она накормила его и дала талоны на еду, любезно предоставленные ее другом из продовольственной администрации. Черчилль был поражен качеством еды – они оба заказали по дюжине устриц, – но она сказала ему, что это блюдо чрезвычайно дорогое, и в подобных элитных ресторанах посетителя должен был бы сначала представить хорошо знакомый им старый клиент.

Они болтали по-французски, Вирджиния была дружелюбна и очаровательна. Она раздавала комплименты и умело успокаивала Черчилля, пока в разговоре он не произнес слово «Англетер»[112]. Она прервала его на полуслове и твердо сказала, что он никогда не должен «называть это место, если мы хотим о нем поговорить. Вместо этого мы говорим chez nous [дома]. Использование другого слова может привлечь ненужное внимание»[113]. Она произнесла этот упрек таким же спокойным тоном, чтобы не насторожить соседей, но в ее серьезности не было сомнений. Черчилль не мог не заметить, что улыбка исчезла, а в глазах появилась явная усталость.

Вирджиния уже знала, что такие мелкие ошибки могут стоить жизни агентам и ей самой. Один ее коллега был схвачен зорким офицером гестапо после того, как он вышел перед машиной, забыв на мгновение, что французы держатся другой стороны дороги. Вирджиния напомнила новичкам, что нужно есть, как французы, – торопливо собирать подливу хлебом, не оставлять ни крупинки еды на тарелке и уж точно не выкладывать столовые приборы на «половину седьмого» в конце трапезы, как учили хорошо воспитанных британцев. И поскольку они больше не были в Англии, им следовало воздержаться от постоянного ношения плаща.

Не имея возможности покупать своим «мальчикам» сигареты, чтобы унять их приступы дрожи, Вирджиния подбирала для них окурки с пола различных кафе. Собирание окурков стало местным (и весьма уважаемым) времяпрепровождением. Это считалось более надежным, чем популярная альтернатива – скручивать сигареты, используя осенние листья. Из-за этой привычки улицы Лиона пахли кострами, и люди постоянно кашляли.

Тем не менее, несмотря на все таланты Вирджинии, даже вновь прибывшим агентам, таким как Питер Черчилль, сразу было очевидно, что безответственное поведение Алена делало ее уязвимой. Он понял, что потеряй он ее, последствия будут еще более разрушительным, чем фиаско на Вилле де Буа. Тем не менее, было также понятно, что Ален постоянно пытался дискредитировать Вирджинию и не принимал ее помощи, хотя правда заключалась в том, что он терпел неудачу за неудачей. На самом деле ему так и не удалось создать каких-либо подходящих групп для будущих диверсионных операций. Вернувшись через несколько недель в Лондон, Черчилль сообщил Секции F о недовольстве Вирджинии Аленом и его поведением, и даже предложил отозвать его. В то же время Черчилль рассыпался комплиментами в адрес американки, предлагая Лондону облегчить ее жизнь – и отразить реальность на местах, – четко дав понять, что она главная.

Он объяснил, что именно Вирджинию считали настоящим руководителем. Она была «известна в Лионе как le champion américain и добивалась того, что для нее делали все необходимое. Она была, добавил он, «ходячей энциклопедией: всех знает, со всеми на связи, всем нравится»[114]. Вирджинию действительно все любили, но в то же время и немного побаивались. Ее готовность помочь другим сочеталась с постепенно растущей безжалостностью. Она старалась оттачивать свои навыки стрельбы во время регулярных охотничьих вылазок на холмах за пределами Лиона (уверяя Лондон, что она будет осторожна с Катбертом – так она называла свою ногу). И с удивительно ледяным спокойствием она сообщала Черчиллю, что ее «ребята» «избавятся» от контакта, подозреваемого в передаче информации французской полиции[115]. Тем не менее, официальное оформление ее в должности руководителя или наделение ее четкими полномочиями командовать в полевых условиях было слишком большим шагом для женщины, даже для УСО. Казалось, что несмотря на все, чего она добилась, создав устойчивую почву под ногами УСО во Франции, – и какими бы необоснованными ни оказались утверждения Алена о собственном прогрессе, – к его словам в Лондоне отнеслись более серьезно,