За столько лет главврач областной психиатрической больницы заматерел. С помощью молчания Дрона он смог сталь не только главным врачом психиатрической больницы, он ещё практиковал в частной клинике. И домик себе выстроил соответствующий, да не где-то на отшибе у морского откоса, как у Дрона. А в престижном районе города, где построили свои дворцы — коттеджи все местные заправилы, с которыми он наладил дружеские или просто приятельские отношения.

Но если диск попадёт в нужные руки, тогда не отвертеться. Некоторое время назад в городе периодически стали бесследно пропадать совсем не жрицы любви, а девчонки школьницы. Все силы местной полиции были брошены на их поиски. Чтобы успокоить взбудораженное население небольшого городка, Дрону пришлось даже выступить на местном канале телевидения. И тут к нему явился Эскулап с этим диском.

— Пристрелить бы его, — тогда подумал Дрон, но Эскулап быстро охладил его пыл, догадавшись о потаённых мыслях Дрона.

— Явился? — раздражённо спросил Андроникос, отгоняя от себя тяжёлые мысли, — я тебя знаю, сволочь. Ты меня постепенно подсадил на герыч. Избавиться от меня решил. Думаешь, я испугался твоих дисков?

— Успокойся, сейчас тебе будет легче. Слова, какие находишь — подсадил. Ну, подыхай от боли. Успокойся, сейчас здравый смысл войдёт в твой возбуждённый и больной разум, и ты скажешь, где держишь компромат. Успокаивайся, а я пойду, утихомирю твою жёнушку.

Грек обессилено развалился в глубоком кресле, отдавая своё тело и уставший мозг предательской неге. Из Наташиной комнаты послышался крик.

— Не трогай меня. Мне холодно! Убийца! Сволочь, не подходи ко мне, — но вскоре утихли крики и Эскулап, дав распоряжения Асе, вернулся в кабинет Андроникоса.

Налив себе коньяк он, удобно устроился в кресле напротив. Наблюдая за греком, которого во сне посещали сладостные видения, он думал, как мало надо и сил и времени, чтобы человека, в прошлом бывшего твоей угрозой, который как кукловод, руководил твоими действиями, желаниями, человека, приносившего тебе столько моральной боли, сделать подобие себя и поменяться с ним местами.

— Не боится он! Куда ты денешься? Ты ещё не видел моего последнего аргумента. Я его держу про запас. Ты, непобедимый воин, оказался как все, тряпкой. Обыкновенным наркоманом. Всё! Ты сломался.

— Что ты там бормочешь? — Андроникос стал медленно отходить от небытия, видно прежняя доза для его боли уже стала мала, — я всё слышу. Это я-то тряпка? Я сломался?

— Ты изменился. Ты испугался боли. Не той боли, которая ранит и уходит, затягиваясь, и ты эту боль со временем забываешь, а та, которая съедает тебя ежедневно, ежечасно. Боль, которая сидит внутри тебя, которая полностью изменяет тебя. Твоё мировоззрение, твою жизнь. Ты, грек сломался. Ты подчинился своей боли, которая тебя изменила и поставила на одну жёрдочку со мной.

— Какую жёрдочку? Ты что говоришь?

— Обыкновенную, грек. С которой птички клюют по зёрнышку. Только ты по зёрнышку не хотел. Тебе надо всё и сразу. Смотри. В нашей жизни, главное — равновесие. А ты его скоро потеряешь.

— Это ты мне угрожаешь? Ты, насильник и убийца. Думаешь, я не знаю, чьих рук это убийство на диске, который ты мне подсунул? Ты мразь, заматерел, ничего и никого теперь не боишься? А зря. Ты меня бойся. Ты своё получишь.

Андроникос встал с кресла и с яростью в глазах подошёл к Эскулапу.

— Какие у него бесцветные глаза, с какой-то мутной пеленой, — подумал грек, но вслух ничего не сказал.

— Успокойся, успокойся, — Эскулап, казалось, совсем не боялся грека, –

ты недооцениваешь меня, навешивая на меня свои грехи. Я своё получу. А ты можешь обо мне думать все, что захочешь. Но прежде всего я врач. А как психоневролог, психолог, я знаю корни твоей беды. А ты… Ты, как говорят: ни рыба, ни мясо. Ты хочешь, делая зло, творить добро? Так не бывает. Или ты по одну сторону с адом или любитель райских кущ. А ты искрутился, изоврался. Причём врёшь ты постоянно сам себе, убеждая себя, какой ты хороший, порядочный. Ты можешь врать с кем угодно, только не с собой.

— Это ты читаешь мне лекцию о порядочности, об аде?

— Всё, Дрон, давай успокоимся оба.

— Я не позволю мучить и топить девчонок, как слепых котят. Слышишь, не позволю. Каким бы я грешным не был.

— Поэтому, ты за мной установил слежку? Значит, ты действительно подозреваешь меня в убийствах и считаешь маньяком? Нет, Дроша, я не маньяк. Но я люблю наблюдать приход смерти. Да, мне это доставляет большое удовольствие.

Андроникос, рванулся вперёд к Эскулапу, но тут, же схватился за сердце и безвольно опустился на диван не в силах что-то говорить. Было видно, что ему плохо, что в эту минуту, жизнь решила медленно покинуть его уставшее тело.

— Да, грек. Я фанат смерти. Потому, что, как сказал кто-то из великих: «Смерть — это не момент, это процесс!» Так вот, я наблюдатель. Я люблю наблюдать за процессом. Когда смерть постепенно забирает тленное тело. Это неповторимые эмоции. Страх жертвы сменяется ужасом. Ужас в мольбу скорейшего прекращения существования. Да, дорогой, ты знаешь, сердце перестает биться, но органы не умирают в ту, же минуту. На самом деле, они могут оставаться неповрежденными еще довольно долго, это я тебе, как врач говорю. А это означает, что в течение длительного времени смерть полностью обратима, — он посмотрел на Дрона, не подающего признаки жизни и спокойно с ухмылкой на лице произнёс, — только не для тебя. Органы твои совсем прохудились. Ну, что ж, прощай, друг, — проверив пульс Андроникоса и удостоверившись в его отсутствии, Эскулап неприятно засмеялся и вышел из кабинета Дрона.

По дороге домой, Валерий подробно рассказал мне о разговоре с другом. В свою очередь я высказала своё мнение о состоянии психики Натальи.

— Я конечно не психолог, и не психоаналитик, но так здраво рассуждать. Вообще-то я читала, что некоторые шизофреники способны так умно выстраивать свои мысли, что трудно догадаться об их болезни. Всё спорно, но надо её проверить у нормального врача. Думаю, наступит и это время.

Следующее наше утро началось с громкого вторжения к нам беспокойной тётушки Капы.

— Вы ещё спите? Весь город гудит, а вы ничего не знаете?

— Да успокойтесь вы, неугомонная. Надеюсь, на нас не напали агрессоры с моря?

— Тебе бы Маргоша, всё шутить. А вот я сейчас с базара только пришла.

Знаешь, что люди говорят. Грек-то наш того!

— Какой грек и чего того? — ещё не зарядившись крепким кофе, мой мозг туго принимал информацию.

— Какой? С ним Валерка в детстве якшался. Он знает его. Валер, ты слышишь? Беда, какая? Грек, друг твой давнишний помер.

Мои ноги подкосились, я присела на стул. Валерий вошёл в кухню и снял с плиты мой убежавший кофе. Мы, молча, смотрели друг на друга, оторопев от этого известия.