Он встал, и с хрустом расправил плечи. Спину и шею ломило от напряженного сопротивления.

– Ты мне чуть шею не сломала… – посетовал он.

– Прости… со мной это впервые.

– Не слабо…

– Это оно и было? – она растерянно моргала, глядя на него.

– Блаженство? – он довольно улыбнулся. – Вероятнее всего.

Размяв шею руками, он сел рядом с ней на софу. Простыни под ее пальцами превратились в лохмотья, как и часть старой обивки.

– Хорошо, что это не моя спина… простыням конец. А софа еще поживет.

Сольвейг опустила глаза.

– Ты… расхотел быть со мною?

– Нет, просто моя спина, дорога мне как память, – отозвался кузнец.

На что Сольвейг тут же перевернулась на живот, и накрыла голову крыльями.

– Так, я не причиню вреда?

– Пожалуй нет.

Он поцеловал ее спину и нежно погладил рукой ягодицы. Теперь его черед.

– Погоди-ка… – Взяв с пола подушку он подсунул ее деве под бедра, и медленно обошел вокруг. Зрелище было по истине волнительным… Чистокровная валькирия лежала перед ним в предвкушении близости. Чистая, благоухающая ароматными травами… разгоряченная своими желаниями. И это не было сном. Обойдя прекрасную деву сзади, Арон неспеша оседлал ее ноги. Сладостно наслаждаясь моментом, он, плавно скользнув вперед, обнял ее тело так, чтобы чувствовать в своих ладонях ее налитую грудь.

Сольвейг тут же обняла его руки. Крепко зажмурив глаза, она всем своим естеством трепетно ощущала, как он медленно проникает в нее. Как, пронзая влажную плоть, проскальзывает в ее лоно. А потом его жилистое древко, осторожными толчками растягивает и раздвигает ее чрево. Как оно продвигается в глубь сильного, но податливого тела, вытесняя любовные соки наружу.

Он входил в нее долго. Осторожно и с трепетом. Ее тугая, не привычная к ласке плоть, медленно, но добровольно принимала его. И от этого разум его просветлился. Он наконец признался себе, что все что происходит – происходит здесь и сейчас. И это наяву. Его по истине немалый орган окончательно окреп. Такое чувство, словно его обмотали и перетянули невидимыми жгутами… Ее горячее чрево обнимало его так крепко, что он боялся не выдержать и испортить момент. Но кузнец сдержал себя усилием воли. Когда же его прохладный живот, наконец коснулся ее разгоряченных ягодиц, он ощутил предел и остановился. Но Сольвейг, сжав его руку, попросила продолжить… Навалившись всем весом, кузнец закончил начатое, коротким, но плавным толчком.

– Так вот что значит слиться воедино… – в сладком беспамятстве, прошептала она.

Ответа она не ждала. Мелкая дрожь – предвестник волн приятной теплоты, уже побежала по ее нервам. Дыхание перешло в еле слышный хрип, пульс участился. Сознание медленно уплывало куда-то в даль и ввысь… Говорить больше не хотелось. Член кузнеца крепко засел в ее чреве, а пальцы его нежно терзали окаменевшие соски. Напряжение нарастало, колени его стиснули ее бедра, а лобок медленно, но верно втиснулся меж ягодиц. Ее пределы он давно преодолел. А теперь достиг и своего. Впервые в своей унылой жизни молодой кузнец так глубоко погрузил свой венец в недра женщины. Казалось его одинокий клинок наконец то обрел столь желанные ножны. Сольвейг искренне возжелала его, и добровольно приняла в свои чресла. Это тоже случилось впервые…

В пьянящем экстазе он нанизал ее на свое копье еще сильней, словно, желая проткнуть само мироздание.... Поток семени пробил себе дорогу так резко и обжигающе, что кузнец вскрикнул… Сжав тело Сольвейг в порыве страсти, он излился в нее в животном порыве. Обильно и многократно… Дрожь в ее теле только усиливалась от его порыва. Он органически чувствовал связь между изливами своего струящегося семени и волнами экстаза, которые отзвуками грома отзывались в ее теле. Он чувствовал, как мышцы Сольвейг перекатываются, под блестящей от пота кожей. Словно ретивая кобыла, оседланная без седла, несла его вдаль… А она лишь сильнее сжимала его руки, вверяя рваным простыням свой пронзительный стон.

Излив семя однажды, кузнец не оставил ее в покое. Страсть разгоралась внутри него яростным пламенем. Перевернув рыжеволосую валькирию на спину, он вторгся в ее локоны своими руками и впился в ее приоткрытые, полные губы. Плоть его, быстро нашла дорогу в ее чертоги и пришла в движение, заставив Сольвейг снова ощутить внутренний жар и волны неведомого доселе исступления. Она так хотела его обнять! Крепко и страстно… но не решалась, боясь сделать больно. Однако страсть, поглотившая их в свои пучины, вскоре заставила забыть обо всем… Только плоть, объятая плотью, только страсть, объятая страстью.

Сейчас он был сильным и нежным мужчиной, а она мягкой и податливой женщиной, только и всего. Все что было ранее, все различия и догмы стерлись, или остались где-то там, позади. Он просто чувствовал ее, а она наслаждалась им. И больше ничего. Экстаз сменялся экстазом. Волны блаженства томными каскадами разливались по их телам. И лишь развеяв всю накопившуюся похоть, утомленные и разгоряченные любовники погрузились в дремоту. Наполнив сосуд любви до краев, обмякший член кузнеца обмяк и плавно выскользнул из крылатой девы. Прочувствовав этот момент, она забылась глубоким счастливым сном…

Глава 13. А утром он ушел…

А утром он ушел. Укрыл мерно сопящую деву одеялом, аккуратно поправив раскинутые крылья. Взглянул сквозь задернутое окно на предрассветные сумерки и спящий городок в низине. Тихо спустился по ступенькам, ведущим куда-то вниз, перекусив, чем Бог послал. Закрыл за собой люк и оставил за собой лишь звенящую тишину. Так было проще. Предчувствие говорило кузнецу, что случившееся этой ночью возможно никогда больше не повторится. Как ни жаль. Он ощущал неотвратимое приближение чего-то трагичного, опасного, и уже совсем скоро. Жаль, но предчувствия редко его подводили. Гнетущая уверенность в неизбежности события неизменно сопровождалась надеждой что оно, событие – не случится. Но у судьбы на все свои взгляды.

Гранитные ступени первого лестничного пролета оканчивались небольшой площадкой и массивной деревянной дверью. За дверью небольшой пыльный погреб, сложенный из самодельных глиняных блоков с небрежно прибитыми, местами поломанными полкам. Темно, сыро. Полная иллюзия запустения. Все как надо.

Постояв с минуту во мраке, чтобы глаза привыкли, кузнец взмахнул перед собой рукой. Ничего не произошло. Он начал считать в уме секунды. В душу закралось неприятное волнение, но он продолжал стоять неподвижно. Прокрутив в голове последние действия, он вернулся к двери погреба поняв, что не закрыл ее за собой. Щелчок – и дверь заблокировалась. Прошло еще несколько неопределенных минут в полной темноте.

Наконец, что-то вокруг изменилось. В сыром погребе потянуло сквозняком. В нос ударил прохладный,