– Спасибо, – отозвалась Волька.

Хотелось, конечно, гордо от всего отказаться, но жалко стало добрую женщину: она делилась от души.

Вручив все дары, мама девочки Леночки велела «подругам по несчастью» обменяться номерами телефонов, чтобы не потеряться. Волька сразу почувствовала цель этого обмена. Мама хочет, чтобы ее дочка имела широкий круг знакомств: мало ли где встретится Леночке подходящий жених.

– Ну, вот и все. Мы идем швы снимать, пожелайте нам удачи! – провозгласила наконец милая дама.

В палате стало тихо и просторно. И снова Волька почувствовала направленный на нее взгляд. Мария Леонидовна с улыбкой прокомментировала:

– Шумные курочки.

Волька улыбнулась в ответ. И вдруг опомнилась:

– Ой, смотрите, сколько всего нам оставили!

Она схватила пластиковую коробочку с персиками и поставила ее на тумбочку у кровати «просто Марии».

– Спасибо, деточка. – Сухая ручка в пигментных пятнах цепко схватила бархатный фрукт. – Ужасно хотелось вкусненького. Ко мне никто не ходит. И слава богу.

– Никто не ходит? – удивилась Волька. – Совсем никто?

Она-то как раз боялась, что ей не дадут покоя в больнице родные и друзья.

– Совсем никто. Никого не осталось. Почти никого. А кто и остался, из дома ни ногой. Возраст. Вот как ты думаешь, сколько мне лет?

Вот в вопросах возраста Волька не разбиралась совсем. Люди после двадцати пяти лет казались ей безнадежно старыми. Сорок пять – предел активной человеческой жизни. Что потом? Слишком туманная даль. Есть ли разница между шестьдесят – семьдесят – девяносто? Что же ответить, чтобы не обидеть бедненькую бабушку?

– Семьдесят, – испуганно брякнула Волька.

– Девяносто! – гордо парировала «просто Мария».

– Ничего себе! – искренне поразилась Волька.

– Сама удивляюсь, – подтвердила старушка. – Не думала, что столько проживу. При моей-то жизни! Но главное, чего я не ожидала в молодости, – внутри ничего не меняется. Какая была в молодости, такая и осталась. Только сил меньше. И в жизни больше участия не принимаешь. Вот есть ты, а будто бы и нет.

– Ужасно, – посочувствовала Волька.

– Да не особенно-то и ужасно. Ко всему человек привыкает. Главное, чтоб не убили. Хочу своей смертью умереть.

– Ну зачем об этом думать?

Желания старушки показались Вольке очень экстравагантными. Ее собственные бабушки, которым как раз было чуть-чуть за семьдесят, всегда говорили, что мечтают о здоровье, чтобы не быть никому обузой. И никто не упоминал такую возможность ухода из жизни, как убийство.

– Приходится думать о реальности, – довольно бодро изрекла Мария Леонидовна.

– А что с вами случилось? – догадалась вдруг спросить Волька. – Вы в аварию попали?

– Сотрясение мозга у меня, – осторожно шепнула старушка. – Упала я на лестничной клетке. Головой ударилась. И лежала одна – никто не помог. Пришлось самой «Скорую» вызывать. Они и спасли. Хорошо хоть переломов нет.

Бабуля лихо подмигнула Вольке, как будто очень удачно пошутила. Странная реакция. Впрочем, сотрясение мозга! Волька теперь знала на собственном опыте, что это такое. Всякое могло быть.

– Ничего, отлежитесь, поправитесь, – утешила она бабулю.

И тут в палату вошли родители. Волька увидела их тревожные скорбные лица и дала себе слово выглядеть предельно счастливой и радостной.

– Волечка, – шепнула мама.

– Мамуля, папуля, все в порядке у меня. – Волька заулыбалась, точно Щелкунчик. – Посмотрите, как я загорела!

– Голова не болит? – деловито осведомился папа.

– Ничего уже не болит. Шов на голове скоро заживет. И будет все лучше прежнего.

– Но как же вы, девчонки, в непонятную машину сели? – Видно было, что у папы от сердца отлегло.

– Пап, люди учатся на своих уроках. Больше никогда не сядем. Просто устали, обалдели, спать хотелось… Что уж теперь.

Мама молча выкладывала гостинцы на Волькину тумбочку. А отец продолжил:

– А вы знаете, что бы с вами было, если бы не эта авария? Нам в полиции четко сказали: вас везли не в Москву!

– Ужас! – добавила мама.

Об этом Волька успела подумать, когда ее доставили в больницу, и все вспомнила. Они и правда оказались невероятно везучими. Сейчас их, возможно, и в живых уже не было бы, если бы не авария.

– Значит, все случилось для нашего блага, – миролюбиво сказала она.

– А у Галки твоей ни царапины, – задумчиво заметила мама.

– Ну и хорошо, мам. Но, знаешь, ты там не была и не знаешь, как все происходило. Не хотела бы я оказаться на месте Галки – в твердом уме и здравой памяти. Я иду и ору, вою, вся в крови, а она одна на ночной дороге, все понимает. И ей очень страшно. Лучше так, как я.

– Ладно, как уж случилось, так случилось. Вполне наш вариант, – горько вздохнула мамуля.

– Леночка, доченька права. Давайте радоваться! – Папа всегда выступал как миротворец.

– У тебя тут уже были гости, я вижу?

– Нет, мам, это мне дала мама девочки, которая на этой кровати лежит.

– Ты спасибо сказала?

– О, господи…

– Леночка, она же уже большая.

– Ладно, скажите лучше – здорово я загорела?

Каждый говорил свое, и при этом они прекрасно понимали друг друга. Семья собралась.

– Мам, пап, познакомьтесь, – вспомнила вдруг Волька. – Это Мария Леонидовна. У нее сотрясение мозга. И к ней никто не ходит – некому.

Внимание родителей немедленно переключилось на «просто Марию». Они тут же передали ей часть Волькиной провизии и настойчиво предлагали любую помощь.

Бабуля разрумянилась от их внимания и казалась совершенно счастливой.

Наконец родители засобирались уходить, вполне успокоенные и даже довольные. На пороге палаты они столкнулись с девочкой Леночкой и ее мамой. Завязалась оживленная беседа. Наконец Волька, поймав взгляд отца, изобразила смертельную усталость, и тот, молодец такой, тут же распрощался и увел маму, сказав, что девочке надо отдохнуть. Вслед за ними ушла и мама соседки. Настала долгожданная тишина. Волька хотела тихонько полежать с закрытыми глазами, вспомнить море, гору, все ее прошедшее счастье и незаметно для себя уснула.

Проснулась она с ощущением счастья. Счастье было совсем рядом. Она открыла глаза: рядом стоял Андрей и улыбался:

– Волчок мой.

Волька протянула ему руку, и Андрей сел рядом на краешек кровати. С ним можно было ни о чем не говорить. У них хорошо получалось молчать. Когда они молчали, все вокруг освещалось каким-то особенным светом.