– Да, – выдавил из себя Мэддокс.

– Сколько ты планируешь держать девушку в замке?

– Сколько понадобится, – уклончиво ответил он.

Держать ее в крепости было опасно. Для нее самой. Для него. Для других Владык. Мэддокс все это прекрасно понимал, но отпускать ее не собирался. Слишком уж заманчивыми казались ему удовольствия, которые сулило ее тело, и все остальные доводы и соображения меркли на их фоне. «Какова она в постели? – спрашивал себя он. – Страстная ли она любовница? Будет ли она в экстазе выкрикивать мое имя? Просить, чтобы я не останавливался?»

Этот поток мыслей прервал кулак, прилетевший Мэддоксу в нос. От удара его голову мотнуло в сторону, висок взорвался болью – градус клокотавшей внутри ярости спал. Ушло и возбуждение. Мэддокс недоуменно заморгал и хмуро воззрился на Аэрона:

– За что?

– Ты был уже не ты, тобой овладел Насилие, – ответил Люсьен, устало мотнув головой. – Еще немного – и ты бы на нас бросился.

– Возьми себя в руки, парень! – раздраженно воскликнул Аэрон. – Ты как дамоклов меч, который того и гляди упадет и поотрубает нам голову.

– Забавно слышать это из твоих уст, – сухо сказал Мэддокс, подумав, что, может, он время от времени и кидается на людей, ослепленный ничем не спровоцированной злобой, но Аэрон от него недалеко ушел: охватывавшая его жажда возмездия не знала границ, и он мог вырезать зараз тучу людей.

– Где сейчас девушка? – спросил Люсьен.

Первым побуждением Мэддокса было не отвечать – ведь они могут пойти к ней. Но потом все же произнес:

– У меня в комнате.

В его тоне было отчетливое предостережение: «Пойдете к ней – будете иметь дело с Насилием».

– Ты что, оставил ее в комнате одну? – спросил Аэрон, его раздражение еще больше усилилось, и он принялся выразительно жестикулировать. – Может, дадим ей нож, выстроимся в линию, и пусть зарежет нас всех по очереди?

– Я ее запер. От нее не будет неприятностей.

– А если она вскрыла замок, – сказал Люсьен, массируя шею, – и в эту самую минуту впускает в крепость охотников?

– Нет. Я убил их.

– Могли быть другие.

Люсьен был прав, и Мэддокс это прекрасно знал. Он крепко стиснул зубы, на его мощной челюсти заходили желваки.

– Я пойду и удостоверюсь, что она по-прежнему в спальне и одна, – сказал он и резво развернулся.

– Я иду с тобой, – отозвался Аэрон не терпящим возражений тоном и поравнялся с ним.

Люсьен тоже пошел следом.

Мэддокс чуть не бежал. Если Эшлин сбежала и пустила в замок охотников, воины устроят охоту за ее головой, и он не знал, как в этом случае поведет себя сам. В сущности, каждая клеточка в его теле вопила о потребности защитить ее, какими бы ни были ее истинные намерения. «Я? Буду ее защитником? – недоуменно переспросил он самого себя, и кровь у него в жилах от этой мысли воспламенилась. – Когда (если!) она совершит преступление, – думал он, – смогу ли я сделать то, что должен?» У него не было ответа на этот вопрос. Мэддоксу хотелось верить в это, но…

Они повернули за угол. Три пары ног ступали тяжело и решительно, и, усиленные эхом, их шаги сливались в некое подобие барабанного боя, какой обычно звучит перед жаркой битвой. Краем глаза Мэддокс заметил, как Аэрон слегка дернул руками, после чего в каждой из его ладоней оказалось зажато по небольшому клинку. Значит, во время драки, мелькнуло в голове у Мэддокса, демон не за хватил власть над сознанием Аэрона. В противном случае от него, Мэддокса, осталась бы лишь кучка лоскутов. Он ощутил укол вины. «Неужели Аэрон дрался со мной только для того, чтобы помочь мне?» – подумал он.

– Не трогайте девушку, – резко сказал он. Чувство вины усилилось. «Мне следует быть мягче с друзьями», – решил он. – Что бы мы ни увидели в спальне, она моя. Вы поняли? Я сам с ней разберусь.

Повисло молчание, как если бы каждый из мужчин обдумывал ответ.

– Хорошо, – ответил Люсьен со вздохом.

Аэрон по-прежнему хранил молчание.

– Это моя комната. Захочу – и войду один, а вы останетесь ждать в коридоре.

– Хорошо, – выдавил из себя Аэрон. – Она твоя. Но только при условии, что ты сделаешь то, что должен. И если там будут охотники, то с ними никто церемониться не станет.

– Идет.

– Что она такого сделала, что ты с ней так носишься? – спросил Люсьен с искренним любопытством, однако и не без скрытого презрения.

Мэддокс не знал, что ответить, и даже не хотел размышлять на эту тему. Он был уверен лишь в том, что этот презрительный тон он более чем заслужил.

– Я думаю, наш друг забыл, что секс – это просто секс, – протянул Аэрон и крутанул один из клинков, лезвие которого при этом угрожающе блеснуло. – И совершенно не важно, с кем именно ты им занимаешься. В этой девушке нет ничего особенного. Ни в ней, ни в ком-либо еще.

Вновь пойманный в силки ярости, которая полностью заглушила недавно владевшее им чувство вины, Мэддокс сбил Аэрона с ног и вскочил на него верхом. Маневр занял секунды. Мэддокс выбил у не ожидавшего нападения друга один из клинков и упер его острие в горло поверженного противника. Второй клинок оказался у горла самого Мэддокса, – уже падая, Аэрон осознал, что произошло, и, выбросив руку со вторым клинком, упер его в горло соперника. Мэддокс ощутил, как лезвие вспороло кожу и вонзилось в сухожилие, но назад не подался.

– Ты хочешь умереть? – прошипел Аэрон, выгибая проколотую бровь. Его лицо выражало холодную решимость. – Хочешь?!

– Пусти его, Мэддокс, – сказал Люсьен с тем спокойствием, что царит в эпицентре урагана.

Мэддокс сильнее надавил на клинок. Противники не сводили друг с друга глаз, в которых плясали языки сине-сиреневого пламени, столь яркие, что казалось, вот-вот можно будет услышать характерное шипение и потрескивание.

– Не смей говорить о ней в таком тоне! – прорычал Мэддокс.

– Я буду говорить так, как посчитаю нужным.

Мэддокс нахмурился. «Этот человек мне нравится, я им восхищаюсь. Он убивал ради меня, а я – ради него», – пронеслось у него в голове. И все же глубоко внутри он знал, что если об Эшлин еще раз отзовутся, причем совершенно не важно кто, так же оскорбительно, то он убьет. Он ненавидел и не понимал себя, но ничего поделать с собой не мог: в целом свете лишь Эшлин имела для него значение.

– Черт знает почему, – проговорил Люсьен, – но девчонка – спусковой крючок. Скажи ему, что больше не будешь о ней говорить, Аэрон.

– С чего это? – прогремел Аэрон. – С каких пор у меня нет права высказывать свое мнение?

Мэддокс глубоко вдохнул, затем шумно выдохнул. Не помогло. Он чувствовал, что вот-вот окончательно сорвется. «Черт! Я должен взять себя в руки!» – пронеслось у него в голове. Происходящее казалось ему постыдным и нелепым – он совершенно не мог контролировать собственные действия.