Если такая крутая, могла бы хоть поблагодарить за прекрасную ночь!

Дилан напомнил себе, что ему уже попадались женщины, оставлявшие в памяти глубокий след – примерно на две недели. Но потом они вспоминались только как волнующее приключение.

– Так ты поможешь Кейт или нет?

– Не знаю.

Помочь – это значит тащиться в Силвер-Спрингс, как брошенный любовник за своей пассией. Его еще никто никогда не бросал, да и сам он предпочитал распрощаться по-доброму. Как далеко назад ни загляни, ни разу не случалось провести с женщиной ночь и смыться без единого слова. Интересно, каково бы ей было? Отвратительное ощущение!

Все-таки почему Кейт поступила с ним так? Она же сидела тогда у его постели в больнице! Кстати, она так и не узнала, что он ее видел – пришел в сознание поздно ночью, когда она задремала. Помнится, это было приятно – увидеть Кейт.

Правда, будь там любая другая красивая женщина из числа его подружек, он бы тоже не огорчился. Обрадовался бы, наверное, не меньше. Но если Кейт была с ним в трудную минуту, было бы свинством не отплатить ей тем же.

Пока Дилан размышлял, Джордан понемногу теряла терпение и наконец взорвалась:

– Ну и сиди дома как сыч! Я поеду сама!

– Я не сказал, что не еду.

– Ах едешь! Когда?

– Скоро.

– Как скоро? Завтра?

– Завтра, – со вздохом подтвердил он.

– А почему такой унылый тон? Как полицейский, ты имеешь право пристрелить кого угодно. Надеюсь, это тебя приободрит.

Роджер Маккена успел обзавестись целой кучей прихлебателей. Все это были завсегдатаи казино, в котором он делал свои ставки. Он не помнил, когда и как они объявились в его жизни, были кем-то представлены или просто походя назвали свое имя, но каким-то образом из людей совершенно незнакомых стали закадычными друзьями. Пока он выигрывал, они помогали просадить выигрыш на выпивку и женщин, когда начал проигрывать, свели с тем, кто всегда одолжит денег (под большие проценты). Так Роджер сблизился с акулой от ростовщичества Джонни Джекманом. Долг рос не по дням, а по часам, но закадычные друзья уверяли, что счастье игрока переменчиво, рано или поздно оно снова повернется к нему лицом.

Перед Роджером заискивали, с него сдували пылинки. Мир казино и игорных домов прекрасно знал: как только старый Комптон Маккена окочурится, его племяннику достанется громадное состояние. На эти деньги точили зубы все подонки города, они же присматривали за тем, чтобы Роджер благополучно дожил до этой счастливой минуты.

Джонни Джекман даже подрядил целую команду следить за каждым шагом богатого наследника. Роджеру полагалось продолжать свои эскапады – ведь если бы, не дай Бог, он исправился, все пошло бы прахом. Вот почему Джонни не на шутку встревожился, когда тот увлекся девушкой из казино по имени Милашка Эмма. У Эммы были на Роджера виды совсем другого рода, и она уговорила его записаться на курсы отвыкания от тяги к азартным играм. Узнав об этом, Джонни дал своим людям приказ заняться ею.

Роджеру было сказано, что Эмма попала в аварию. Он бросился в больницу, но при виде лица, еще недавно красивого, а теперь изуродованного, чуть не свалился от сердечного приступа. Пришлось срочно его увести – в казино, где, желая забыться, он с удвоенным азартом пустился в игру. Выписавшись, Эмма исчезла из города, и он вздохнул с облегчением. Но воспоминания не изгладились с ее исчезновением, и чем дальше и чаще Роджер оплакивал свою единственную настоящую привязанность, тем больше хотел забыться.

К лету у Джонни Джекмана появилась новая причина для беспокойства. Долг Роджера в казино достиг семи сотен долларов, и ему было предъявлено требование уплатить все до последнего цента к первому сентября. Если клиент был не в состоянии этого сделать, платил тот, кто ссужал ему деньги и ручался за него.

Джонни понял, что уже не может позволить себе терпеливого ожидания будущих богатств. Он пригласил Роджера на ужин, влил в него бутылку коллекционного вина и поставил ультиматум: если ему не будет заплачено с процентами (деньги ссужались под пятидесятипроцентный интерес), он возместит долг сам, частями тела, и начнет с той, что болтается между ног.

Три пачки сигарет и бутылка джина в день изрядно состарили Роджера, в свои тридцать четыре он выглядел на все шестьдесят. С помятым серым лицом, редкими седеющими волосами и тусклым взглядом он был ходячей антирекламой азартных игр и нездоровых излишеств. Когда он разминал сигарету, желтые от никотина пальцы тряслись.

– Где я возьму сразу столько денег? – спросил он жалобно. – Я хочу сказать, они есть, но как до них добраться, пока дядя не откинул копыта? Ты же ждал раньше, почему не подождать еще? Надолго это не затянется. Мой... мой источник уверяет, что он буквально дышит на ладан!

– А кто этот твой источник?

– Тот, кто при нем. Человек близкий. Называть имя я не собираюсь.

– Хм... – Джонни прикинул, стоит ли надавить посильнее. – Я бы подождал, но сам знаешь, как это бывает со старыми развалинами. Дышат на ладан, а могут протянуть годы. Так вот, тридцать один день – и ни днем больше. Если не заплатишь, узнаешь, что такое настоящая боль.

– Но я готов заплатить тебе премию за терпение! Рано или поздно я выиграю, и весь выигрыш будет твой.

– Я слышу это уже месяцы, а где он, выигрыш? И потом, кто тебя пустит за игорный стол, пока долг не уплачен? А я не собираюсь платить, заруби это на носу. Тридцать один день – и ни днем больше, – повторил Джонни внушительно. – Не заплатишь – забудь о том, что родился мужчиной. Мои ребята отвезут тебя в уединенное местечко, стянут брюки, раздвинут ноги пошире и... тяп-тяп! – Он изобразил ножницы. – Сперва одно, потом другое... яйца можно будет засунуть тебе же в пасть, чтобы уши не резало от крика. Кстати, они у тебя есть, яйца-то?

Джонни Джекмана называли акулой от ростовщичества, но, заглянув в его холодные глаза, где не было даже искры жалости, да и вообще никаких чувств, Роджер подумал, что обычной акуле до него далеко. Разве только акуле-людоеду. Джонни никогда не нарушал подобных обещаний.

Внезапно алкоголь одним духом выветрился из головы. Роджера бросило в пот. Он так резво выскочил из-за стола, что опрокинул стул. За дверью ресторана его вывернуло в горшок с декоративной туей. Когда он выпрямился, Джонни стоял над ним со злорадной усмешкой на губах.

– Так мы договорились, Роджер?

– Да, Джонни! Конечно, Джонни!

Тот ухватил его за рукав, притянул вплотную и сказал раздельно в самое ухо:

– Я могу рассчитывать на то, что твой дядя не заживется на этом свете дольше, чем тридцать один день?

– Можешь, можешь!

Два часа спустя Роджер Маккена уже был в аэропорту и покупал билет на полуночный рейс. Он был трезв, как никогда за последние годы, слишком испуганный и больной, чтобы пить. К тому же ему надо иметь ясную голову. В Саванне он первым делом собирался навестить дядю Комптона и выяснить, насколько близок тот к могиле.