Переодевшись, я повесила очки на ворот джемпера, выключенный телефон на всякий случай положила в карман. Надев поводок на Кинли, пошла к двери. На тумбочке я увидела пластиковую карту Яна и наличные. Он оставил их мне, на всякий случай. И я, на этот случай тоже, положила их в карман.

***

Когда я вышла на улицу из подъезда, то уже не поразилась обилием людей во дворе. Лишь зажмурилась от непривычного хлынувшего в глаза света. Кинли справил нужду, я обошла с ним дом, выйдя на дорогу. И поняла, где мы. Где была его квартира. Слева от меня находилась Привокзальная площадь и вокзал, впереди виднелось начало проспекта Победы. Я стояла на параллельном ему улице, развернувшись, уставилась на обочину. Это был самый центр Гомеля. Вокруг было многолюдно. Они все смотрели в небо и указывали в него пальцами. Гул гудков автомобилей сбивал с толку. Создавалось такое впечатление, что сейчас не обеденное время, а вечер – свет был темным, оранжевым, будто вязким. Он облачал дома в коричневые оттенки.

Вглядываясь вдаль, я видела впереди призрачное нечто, но не в реальности, а в памяти, потому что это было слишком далеко, чтобы увидеть. И я вдруг подумала, что если не могу, не имею права попасть на похороны, то могу попасть хотя бы в церковь. Моя мама всегда чтила подобные традиции, и я ощущала навязчивое желание поставить свечку и чувство собственного предательства, если не сделаю этого. И надев на глаза очки, я, стараясь затеряться, скрывшись от чужих глаз, двинулась по улице. Вряд ли волки могут найти меня в этой толпе, если вообще искали. И вряд ли могли меня убить на глазах у всех. Хотя после этого неба – могло быть что угодно.

В любом случае – сейчас был день, и они не могли обратиться.

Взяв Кинли на руки, чтобы его не затоптали, я двигалась вперед. Я шла пешком, шла вперед по тротуару, видя, как общественный транспорт умер в пробке. Мимо меня проплывали четырех и пяти этажные жилые здания старой застройки, классические, плотно прилегающие одно к другому. Хорошо мне знакомые, каменные строения, с нависающими над улицей небольшими балконами, маленькими подъездами с выступающими козырьками; арками, ведущими во дворы. Границу вымощенного плиткой тротуара обрамляли фонари – на них вдруг зажегся свет от полутьмы, словно от наступивших сумерек.

На первых этажах зданий мелькали зеркальные витрины магазинов: обуви, книг, парфюмерии. Промелькнул ресторан. Из его стеклянных больших окон искрилось мерцание гирлянд. Охваченные коричневым светом здания всё же представали передо мной в настоящем цвете, каким я их помнила: приятных пастельных голубых, розовых и бежевых оттенков фасады. Я не знаю, почему, но я шла и цеплялась за эти здания, цеплялась за город, эти улицы и правда были очень красивы, но сейчас их красота была неуместной для меня. Она была, скорее – спасением. Это было тем, что отвлекало меня от мрачных навязчивых мыслей.

Кинли неподвижно сидел на руках, как мне казалось, слегка напуганный шумом. Через десять минут я почти вышла на нужную мне улицу. Я прошла несколько светофоров, перекрестков и мимо меня мелькнул бар, в котором был заказан стол на сегодняшний вечер, в котором я должна была отпраздновать свой день рождения. Нахлынуло неприятное чувство удушья и сдавленности в груди. Я скорее двинулась дальше, не оглядываясь. Впереди был большой перекресток. Я вышла к высокому административному зданию, где собралась густая толпа. Жители ждали ни то ответов от власти, ни то действий. Но что можно было сделать с этим небом? Разве кто-то что-то мог сделать? Ян собирался, но я ничего не знала о его планах.

Продираясь через толпу я видела впереди очертания парка – плотную стену зелёных деревьев и кованный забор, и городскую площадь перед ним.

Пройдя через центральный вход, я оказалась в тени деревьев, и мне вдруг почудилось, что вообще наступила ночь.

Передо мной открывался вид на крышу дворца, и чуть правее – на башню с часами. Там, за ней, был отрезок набережной, пруд и речка вдалеке.

Красная луна висела над дворцом. Весь парк казался непривычным и чужим в грязно-золотом свете. Я свернула налево и двинулась с толпой, которая направлялась к Петропавловскому собору. Сегодня был апокалипсис, и люди шли просить спасения у святых. И я тоже шла туда, но немного с иной целью.

Горожане со свечами замерли у входа и молились, бабушки стояли на коленях на асфальте. Шла служба, голос священника доносился из здания храма громкоговорителем.

Новые люди всё подходили, и никто не шёл внутрь. Там почти не было места. Я купила свечу, отстояв в очереди, и прямо на руках с Кинли, без платка, немного смущаясь своей непокрытой ничем головы, пошла внутрь, перекрестившись.

Аккуратно я пробивалась среди людей, стараясь никого не задеть. Перед алтарём были выставлены большие дополнительные подставки для свечей за здравие. Свечи ярко горели, ослепляя. Это был приятный свет. Потому что отличный от света неба. Голос священника отбивался от позолоты стен, затмевая все звуки вокруг.

Скоро я нашла квадратную подставку с песком и зажгла свечу от свечи рядом. Опустив её в землю, я смотрела на пламя и шептала банальности, всё ещё боясь окунуться куда-то глубже в свою боль, прося о том, чтобы Бог принял их всех – моих родных, и чтобы им там было хорошо. Как бы глупо это ни звучало, попросила Бога передать, что я всех их очень люблю. Затем я вышла и вдохнула свежий прохладный воздух. Я долго стояла там, на крыльце, не зная, что мне делать дальше. Идти обратно к Яну и ждать. Чего?

Но на самом деле я знала, что делать, просто скрывала это от себя. Потому что думать об этом было запретно. Прямо сейчас шли или будут идти похороны. Пусть на дворе был и вечер, но дедушка и остальные собирались сделать это сегодня. Мир сошел с ума, и непонятно, чего было ждать – поэтому с похоронами не тянули. А я была здесь, вдали от последней возможности проститься с семьей. Потому что волки могли хотеть меня убить. Они могли ждать меня там. И я наполовину верила, что не нужна им больше без магии, а наполовину думала о том, что убить меня – значит не дать мне продолжить род, который когда-нибудь сможет снова заклинать луну.

Едва ли в этот отрезок жизни меня волновала собственная смерть. Даже больше: япредполагала, что могу умереть, что слова Яна об опасности правдивы. Но мне было всё равно. Жизнь больше не казалась наполненной смыслом. И мне было безразлично, продолжится она или нет. Было всего лишь одно, чего я хотела: попасть на похороны. Возможно, это единственное, что у меня осталось. Эта возможность. Хотя, скорее всего, я, как и все мои родные, уже была мертва. Только почему-то осталась пока что здесь, в этом теле. Возможно, это скоро изменится.

В общем, я решила поехать туда.

Выбора не было. Я включила телефон и зашла в приложение для заказа такси. Телефон начал присылать уведомления о сообщениях в мессенджерах и о пропущенных звонках. Я предполагала, что мне сейчас начнут звонить, и старалась быстрее ввести адрес и вызвать. Но приложение не могло найти свободных машин. И правда, а я ведь забыла, что наступил армагеддон. Ощутив вибрацию, я увидела имя Сони на экране и быстро сбросила, выключила телефон. Было не опасно сказать ей, что я в порядке, но я не чувствовала, что смогу хоть с кем-то поговорить сейчас. Я также успела заметить много пропущенных звонков от Андрея и остальных.