Мельком смотрюсь в зеркало и чуть не плачу от страха. Этот дождь превратил меня в ведьму какую-то.

Мы мокрые. Холодные. А еще с момента, как оказались в номере наедине, будто заторможенные. Я вроде и пытаюсь вести себя как обычно, но оторопь берет свое.

Хочется встать под горячий душ, когда об этом думаю, смотрю на такого же вымокшего Даниса. Он снимает пальто, а я… я вспоминаю его прикосновения. Там, в доме Курьянова, под ледяной водой в просторной душевой кабине.

На его шее до сих пор след от моего укуса. Облизываю губы, понимая, что он внимательно наблюдает за этим моим действием.

— Тебя мама не учила, что так пялиться просто неприлично, м? — улыбаюсь, замирая в шаге от Кайсарова.

— Она умерла.

Он говорит это таким ровным тоном, будто рассказывает, как провел день. Я же с ног до головы покрываюсь мурашками и чувствую себя дрянью.

Слезы пробиваются тут же. Замираю в ужасе и больше не могу выдавить из себя ни слова. Только шлепаю губами.

— Я не хотел, чтобы это звучало как упрек. Извини.

Он скользит по мне хищным взглядом, и мне впервые кажется, что он врет. Хотел. Он хотел, чтобы это звучало упреком, но разве его можно за это винить?

— Это ты меня извини. Я иногда не подумав говорю. Прости…

Переступаю с ноги на ногу, а потом… потом просто не отдаю отчета своим действиям. Делаю широкий шаг и обнимаю Даниса. Прижимаюсь к нему крепко-крепко. Слышу тяжелые удары его сердца и не менее тяжелый вздох.

— Если это жалость, то не нужно, Катя.

Он опять так произносит мое имя, что все внутри просто переворачивается. Меня почти что трясти начинает от его нежности и своей глупости.

А как еще он мог воспринять этот порыв? Конечно как жалость. Хотя это не она.

— Это просто… Просто поддержка близких людей, — снова озвучиваю то, что думаю.

Кайсаров замирает. Его ладонь ложится мне между лопаток. Запрокидываю голову и долго смотрю на его губы. Если он меня сейчас поцелует… Только бы поцеловал.

Данис сглатывает. Его радужки темнеют, да и сам он заметно напрягается. Слегка заторможенно проводит пальцами по своим волосам, а потом… потом склоняется ближе.

Его лицо теперь в паре миллиметров от моего.

Я чувствую его теплое дыхание и слышу, как громко бьется мое сердце.

Глава 16

— Ты дрожишь, — выдаю невпопад.

Нет, Катя правда дрожит, но озвучивать это в такой момент — самая дебильная идея.

Ее губы буквально в паре миллиметров, стоит только потянуться, и я почувствую их вкус. Ее запахом я уже пропитался насквозь и так. Он преследует меня даже тогда, когда Катя далеко.

Если я только узнаю, насколько она вкусная, а это будет именно так, то уже никогда не смогу сказать стоп. Поэтому порю чушь… Отвлекаю и себя, и ее.

Ведь в Катиных глазах не меньше желания, чем у меня.

— Что? — она чуть растерянно хлопает длинными ресницами.

Я полный идиот, кажется. Прикрываю глаза и тяну воздух ртом.

— Тебе нужно переодеться в сухое, — выдаю самое очевидное, что она сейчас может сделать.

Катя поджимает губы и чуть хмурит лоб.

Мне необходимо отвлечься. Мне нужен перерыв от ее голоса, запаха, присутствия.

— Ты хочешь уйти? — спрашивает так тихо, что я едва разбираю. — Я тебя обидела, да? Прости. Что мне еще нужно сказать или сделать? Я не хотела… — выпаливает со слезами на глазах.

Снова теряюсь. Знаю, что погорячился. Но вопросы о моей семье всегда, абсолютно всегда вызывают такую реакцию. Я будто наслаждаюсь тем, в какое смятение попадают люди после моих ответов. Будто хочу, чтобы они стыдились, что у них, в отличие от меня, есть семья…

Нормальная семья, в которой никто никого не ненавидит. Семья, где люди знают, что такое любовь и забота, не только из своих далеких воспоминаний. Они в этом живут. В любви и заботе друг о друге.

Мне этого не хватает, но тем не менее, когда утром Катина мама подарила шарф и обняла, меня закоротило настолько, что мышцы атрофировались. Больная, ненормальная реакция, знаю, но я почувствовал спектр эмоций прямиком из ада. Ничего позитивного, только замогильный холод и тоска. Она испепеляет душу, клочок за клочком. Там уже давно все выжжено, и вот такие встряски как дующий на угли ветер, вроде горячо, но огонь уже не разгорится.

— Я знаю, — киваю и отхожу от Кати на безопасное расстояние, потому что, когда она плачет, меня кроет. Настолько, что я абсолютно не могу себя контролировать.

Если не сбегу сейчас к окну, точно ее поцелую. Эта навязчивая идея витает в воздухе сегодня целый день. Меня трясти начинает, когда она рядом. Так близко, что я чувствую ее тепло, дыхание, слышу, как быстро и громко колотится сердце.

Катя невероятная. Я никогда не встречал таких, как она. Жизнерадостных, простых, открытых. От нее невозможно оторвать взгляд, если она находится где-то поблизости. Я пялюсь на нее как повернутый в любой удобный момент, чаще, когда она этого не видит. Гребаный сталкер.

— Переоденься в ванной, я тебя подожду тут.

Она кивает и без лишних вопросов скрывается в душе, сорвав с вешалки какую-то одежду. Делает это так разъяренно и отчаянно, что плечики сиротливо валятся на пол.

Пока в ванной шумит вода, стягиваю с себя водолазку. Ее тоже хоть выжимай. Остаюсь в темных джинсах и носках. Бросаю промокший предмет гардероба на батарею и, сунув руки в карманы штанов, пялюсь в окно.

Чувствую, как по предплечьям ползут мурашки. Это не от холода, это от того, как позади хлопнула дверь. Катя вышла из ванной с полотенцем на голове.

На ней синяя пижамная рубашка и шорты.

Увидев меня, а точнее мою голую спину, Катя замирает. Вижу это в оконном отражении.

— Ты…

Она жует свои розовые губы, переминаясь с