Мои запоздалые извинения. Мы слишком испорчены и считаем само собой разумеющимся, что другие люди едва ли заслуживают удовольствия.

Я знаю, каково ощущение сатори, хотя и не прошел все градации просветления, конечно, если подобная штука вообще существует. Сиддхартха, в конечном итоге, является продуктом искренней фантазии Германа Гессе.

Одно из наиболее удивительных и спонтанных ощущений сатори я испытал около тридцати лет назад в Майами-Бич.

Я шел вдоль Олтон-роуд, когда почувствовал изменения в себе. В то время я ничего не знал о психоделических препаратах и никогда не принимал их. Я почувствовал, что моя правая половина стеснена и почти парализована. Я начал прихрамывать, лицо расслабилось, я почувствовал себя деревенским идиотом, интеллект оцепенел и перестал функционировать совсем. Как от удара молнии мир ввергнулся в трехмерное существование, наполненное цветом и жизнью — абсолютно без симптомов деперсонализации — как ясность натюрморта, но с полным ощущением: "Вот она, эта реальность". Это было полным пробуждением моих чувств, или возможно, мои чувства вернулись ко мне, или мои чувства ощутили ощущение.

Я, безусловно, знал (в основном из снов и чтения Коржибского) о невербальном уровне существования, но рассматривал его скорее как субстрат, а не как реальную форму существования.

В отличие от Токио Киото мне понравился. Я был так влюблен в Киото, что серьезно рассматривал вопрос о поселении в нем. Мягкие люди, считающиеся друг с другом, глядящие открыто, с уважением. Однажды в кафе я оставил журнал, который уже прочел, хозяин бежал за мной два квартала, чтобы вернуть его. Даже таксисты были честными.

Я сидел часами в саду около отеля, наблюдая за утками, охраняющими неблагоразумных древних карпов и высокомерных лебедей, которые слегка вытягивали шеи на мое подобное поведение. Кругом гармония и безмятежность, и не только в замках и золотых храмах. Несколько раз я встречал это даже в деловой части города — в притоне со стриптизом. Один номер, который был бы непристойностью в любом западном шоу, стал артистическим событием. Актриса, изображающая вдову, мастурбировала перед гробницей умершего мужа. Она делала это с такой увлеченностью и красотой движений, источавших огромную любовь, которая заставила зрителей молчать, а не аплодировать.

Точно так же с Дзен. Это место, как мне помнится, называлось замок Дактокио, один из сотен замков, какие можно встретить на севере Киото. Хозяйка-американка наблюдала за гробницей мужа, библиотекой и обширными трудами. Она услышала о посетителях и одела свой выразительный наряд. Действительно, высокая жрица "дзен".

Студенты являлись пестрой интернациональной группой. Некоторые вели простой образ жизни, претендуя на то, чтобы стать монахами "дзен". Я действительно полюбил их искреннее стремление к искуплению. Мы часто собирались по вечерам перед "сидением". Вначале миссис Сасаки говорила о дыхании и других темах, относящихся к Дзен, но через четыре недели она и ее ученики все больше начали интересоваться гештальттерапией. Я давал как можно меньше, мне просто хотелось подорвать их позицию и результаты работы.

Роши, довольно молодой монах "дзен", очень полюбил меня. Перед тем, как покинуть Киото, я пригласил его и всю толпу на изысканный (и я должен признаться, весьма вкусный) китайский обед, который состоял из двенадцати блюд. Я узнал, что он очень хочет иметь ручные часы. Через два дня я увидел, что он не носит часы, которые я подарил ему. Я не мог понять этого, потому что часы были очень хорошие. Затем я увидел, что он положил их в раку, место совершения религиозных обрядов, вместе со своими самыми дорогими вещами.

Дзен привлекает меня как возможность религии без бога. Я был удивлен, что перед каждым занятием мы должны были взывать и кланяться пред статуей Будды. Символично или нет, но для меня это была материализация, ведущая к обожествлению.

Сидение не было большим бедствием, поскольку мы прерывали наши двух-трехчасовые часовые занятия несколькими прогулками. Мы должны были дышать определенным образом и сосредоточивать внимание на дыхании, чтобы свести к минимуму вторжение мыслей, в то время, как Мастер с важным видом прохаживался, иногда поправляя нашу позу. Каждый раз, когда он подходил ко мне, я волновался. Это, конечно, расстраивало мое дыхание. Он ударил мен? сильно лишь несколько раз. У него были очень мощные брюшные мышцы, которые он любил демонстрировать. У меня создалось впечатление, что мышцы значили для него больше, чем просветление.

Я находился там около двух месяцев. Не было времени, чтобы как следует ознакомиться с игрой коан. Он дал мне только один по-детски простой коан: "Какого цвета ветер?". Он, кажется, был удовлетворен, когда вместо ответа я дунул ему в лицо.

Я снова в тупике. Просмотрел последние два параграфа и нашел их довольно искаженными и разрозненными. Что-то сделает редактор. Сейчас я вижу, что эта работа стремится стать книгой. Это искажаемое первоначальное намерение писать только для себя, разложить себя по полочкам, исследовать свое курение и другие сохранившиеся симптомы. К тому же я отступаю от истины не только потому, что дважды поймал себя на грехе упущения некоторых моментов, но, что более важно, я начал колебаться, описывая живущих людей. Страх преследования или что-то в этом роде. Ну, "что-то будет, что-то будет", как поет Эдит Пиаф.

Пока же это ожидание сделало для меня многое.

Моя первоначальная скука перешла в возбуждение. Я пишу от трех до шести страниц в сутки или между занятиями, или же ночью. Я стал скуп на время и часто предпочитаю писать, чем лежать в лоджии. Мне нравится показывать часть рукописи друзьям, и я получаю все большее удовольствие от их откликов. Когда Тедди, моя секретарша, заходит, чтобы сделать сообщение или прибрать, она должна первая прочитать то, что я написал, и дать свой отзыв. Из-за мобилизации от возбуждения при написании я стал чувствовать себя лучше. Я получаю все больше и отдаю все больше любви. Грязный старик становится отчасти чище. Да и что я могу поделать, если все больше " больше прелестных молодых и не очень молодых девушек, а часто и те и другие, а также мужчины обнимают и целуют меня?

Мое спокойствие, юмор и терапевтическое мастерство возрастают. Интересно, в последние несколько лет я больше не чувствую, что осужден на жизнь, а счастлив и доволен ею. Я в тупике, потому что не знаю, буду ли сейчас писать о своем умершем друге Пауле Вейсоне, который был составной частью моего возросшего интереса к Дзен, или же буду продолжать описание кругосветного путешествия. Я наметил, что мое стремление писать становится все слабее