Они отправились в кафе, которое ей показал Сирилл, и на веранде Эмилия невольно оглянулась, не мелькнёт ли где высокая гибкая фигура. Но с какой стати ему здесь быть.

– Итак, – начал Орен, едва они уселись и заказали кофе, – я весь внимание.

– По глазам вижу, тебе тоже есть что сказать, но начну первая, раз обещала.

Отец «Золотое сердце» Свилан оказался совсем не тем человеком, которого она привыкла себе представлять. Стоило озадачить информаторов, и потекли такие сведения, что она поверить не могла. Дело не в том, что Эмилия считала его святым, а теперь была изумлена масштабом низости – от людей она ожидала чего угодно. Но образ его рассыпался, не складывался в логичную картинку.

Когда Эмилии рассказали про молодую вдовушку, которую святой отец сначала спас, а потом запугал до полусмерти и держал чуть ли ни рабыней для утех, она только пожала плечами – с кем не бывает. Хотя странновато, конечно, для филантропа. Но потом выплыла история с мальчишкой-сиротой, и не с одним. О маленькой Надие никто не говорил, но Эмилия и сама догадалась.

– Орен, я всё понимаю, но откуда такое разнообразие вкусов? Серийные насильники обычно достаточно постоянны в своих склонностях. Или дети – или взрослые, или мальчики – или женщины. А тут наш ангел-спаситель подбирал и трахал всё, что бог пошлёт.

– Ох, Эмили, я не мозгоправ-мозгоклюй, но могу предположить. Бывает, насилие для человека первичней, чем совокупление. Ему необходимо утверждать свою волю над чужими телами и душами, а мальчик-девочка – какая в жопу разница, как у нас говорят. У него стоит на власть.

– Он что-то мямлил про демонов, видать, изгонял их наложением члена, затейник.

Орен нехорошо ухмыльнулся:

– Могу понять, иной раз такие чертовки попадаются. Ну и хобби у него – будь здоров, кровавые ошмётки под завалами раскапывать. После такого кому угодно захочется воткнуть в живое мясо и почувствовать биение крови в теле.

– Вопрос – согласно ли мясо.

– В горячке-то не очень важно, наоборот, брыкается – значит, живое.

– Да не придуривайся, ты же не ищешь ему оправданий.

– Нет, конечно. Просто думаю, что, навидавшись смерти, он хотел власти над жизнью, хотя бы и над чужой, чтобы не так страшно было.

Эмилия задумалась. Может, Орен и прав, мужику видней, она вроде и знала их как облупленных, но не заблуждалась – слишком разное отношение к смерти у них и у женщин. Это ещё Мадина ей втолковала… теоретики они в некоторых вопросах, а если судьба ткнёт мордой в жестокую практику, могут и поломаться.

– Но я так и не поняла, что у него с Малышом Ронни было. И почему решил Надию прикончить, после стольких-то лет. Он, понятно, отрицает, но это вопрос времени, мне давить не с руки было.

– Знаю я, как ты «не давишь»… Про Малыша могу рассказать. Твои информаторы не принесли тебе фамилию отца Свилана? – Орен сделал многозначительную паузу.

– Не успели, не томи.

– Даль.

– Ого, из тех самых?

– Именно. А как на самом деле звали Смешную Сьюки?

– Ох ты ж мать его. Сусана Даль, балетная школа в память о покойной… сестре-наркоманке?

– Да, тот самый брат-полицейский, свихнувшийся на мести за Сьюки.

…На самом деле Шуша была его наваждением с самого детства. Маленькая сестричка, последний ребёнок, родившийся на десять лет позже, она не стала ему подругой, как это бывает с детьми, близкими по возрасту. Она была его цветком, который он выращивал, птичкой, его отрадой. И когда в шестнадцать она упорхнула из клетки и пропала, он потерял голову. Родители, конечно, перегнули палку, запретив ей даже думать о танцах, но такой прыти от девочки не ожидал никто. Сбежала, затаилась, и отыскать её не могли несколько месяцев.

Он тогда бросил свою жизнь легкомысленного наследника богатейшего семейства, кинулся на поиски, а когда нашёл – не смог вернуть. Она с таким воодушевлением танцевала в том чудовищном шоу, что он решил оставить ей свободу и наблюдать издалека, не приближаясь. Это оказалось его самой страшной ошибкой, а тогда было забавно, он находил какое-то особое чувственное удовольствие в осторожной кошачьей игре с дичью. Даже устроился в полицию, начав с самых низов, чтобы следить за ней и вмешиваться, лишь когда птичке нужна помощь. Несколько раз проучил настырных приставал, незаметно устранил завистливую танцовщицу, которая принялась было пакостить – портила костюмы, сплетничала и дважды довела малышку до слёз. Стерва споткнулась в тёмном переулке, да так неудачно, что сломала обе ноги и разбила голову. О происшедшем вроде как ничего не помнила, но накрепко усвоила, что от кабаре лучше держаться подальше. Один завсегдатай шоу, пачкавший Шушу сальным взглядом, пошёл дальше прочих поклонников, караулил её возле артистического выхода и вызнал адрес каморки, где она жила, – так ему совсем не повезло, повесился в своей квартире, видимо не выдержав груза собственной мерзости. Невинная Шуша ничего толком не замечала, упоённо танцуя по вечерам в распутных панталончиках, вся грязь странным образом не долетала до неё и осыпалась песком, не пачкая даже лёгких ножек. Он иногда наблюдал за её выступлениями и чувствовал… да много чего, так что самым свежим девчонкам из весёлого квартала потом было нелегко удовлетворить все его желания.

Как же он упустил момент, когда её погубил ублюдок Ронни? Видел, что они много репетировали вместе, но чутьё молчало: не обижает парень малышку и вроде даже прикрывает от коллег-интриганов, и ладно. Он не сомневался, что сестричка до сих пор девственна, с этим её небесным взглядом и ясным личиком. А как она убивалась в танцзале, так уже и сил ни на что не должно бы оставаться. Даже круги под глазами появились и похудела до прозрачности.

А потом в Джерабе случилась заварушка, и с окрестностей стянули полицию в помощь тамошним силовикам. Чрезвычайное положение продлилось всего-то месяц, и его, молодого дурака, даже развлекли перемены. А когда вернулся, девочки на месте не оказалось.

Все делали вид, будто и не было никакой Шуши-Сьюки. В шоу вводили новую красотку, перешивали костюмы, в её комнату въехала другая постоялица. Он метался по улицам Мелави, отыскивая следы, но, когда нашёл, не сразу узнал свою девочку в бродяжке, сдохшей от передоза.

Он почти поймал ублюдка, но тот ускользнул, как намыленный, и пропал. Он потратил несколько лет на поиски, ставшие наркотиком, который неуклонно сводил его с ума. Будь он в порядке, давно бы выследил и взял Ронни, но ярость лишала разума, заставляла переть напролом, спугивая добычу.

Освобождение наступило,