- С чего ты взяла, что что-то случилось?     

- Ну, просто… не узнаю тебя.    

- Ир, давай не будем вот это вот всё разводить.    

Ильинский поморщился. В данный момент ему напрочь не желалось, чтобы к нему в душу лез кто угодно. Хоть сестра, хоть сам Господь Бог. Он вообще ни с кем и ничем не хотел делиться.      

- Ладно, я поняла. Умываю руки.      

Она вскинула вверх ладони, будто признавала поражение, и перешла к другой теме:     

- Ты в курсе, что у Нино на днях день рождения? Хотя, нет. О чём это я? Ты-то уж точно не в курсе.   

Ира поднялась с края стола и заходила по кабинету. Ильинскому был слишком хорошо знаком этот её воинственный настрой. Наверняка уже напридумывала всякого - например, где они будут отмечать это событие, в каком составе и как. Ну и, разумеется, спрашивать о том, хочет ли этого Нино, не стала.     

- Я не в курсе, но сам предложу ей отметить. Или ты хочешь собрать толпу? Плохая идея.    

- Я знаю, что плохая. - Ира остановилась и, повернувшись к брату, пожала плечами. - Просто хочу, чтобы ты знал о дне рождения и что-нибудь придумал сам. Но если у тебя нет идей…     

- Ира! Господи, ну что ты вечно как ураган на мою голову?      

Неожиданно на душе стало как-то легко и спокойно, и Ильинский даже рассмеялся. Сестра подкинула ему отличную мысль - он устроит для Нино сюрприз, они вместе проведут вечер, узнают друг друга лучше. Может быть, это и не было самой блестящей идеей, но чем больше времени об этом Герман думал, тем правильнее ему казалось поступить именно так. Обсудить всё, что их обоих волновало, а поводом будет  ужин на день рождения Нино.      

- Всё, иди, пока я не решился сделать то, что мне хочется с того момента, как ты сюда зашла.   

- Ухожу-ухожу. - Подозрительно покорная Ира направилась к двери, впрочем, на пороге повернулась и оставила последнее слово за собой: - И ты бы всё равно не решился.     

И, смеясь, вышла.      

Ильинскому одновременно нравилось и не нравилось то, что он испытывал по отношению к Нино. С одной стороны - ощущать, как в душе вновь оживают те чувства, которые казались давно забытыми и прожитыми, было удивительно. С другой - от этого и были все сложности. Ведь куда проще было оставаться просто отцом Алины, у которого работала няня Нино.     

Герман остановился за дверью детской и даже дыхание задержал. Из-за неё слышался голос Нино - чуть приглушённый, но невероятно мелодичный, которым она пела колыбельную Алине. Ильинский передёрнул плечами, когда от толпы мурашек, побежавших по телу, ему почудилось, будто его ударило разрядом тока. Он осторожно приоткрыл дверь, но та всё равно предательски скрипнула, и голос тут же стих.      

Сама Нино обнаружилась склонившейся над колыбелью Алины. Она поджала губы, как будто знала, что единственным, кто в этом момент мог войти в детскую, может быть только Герман.     

- Когда она заснёт, я жду тебя в своём кабинете, - проговорил он шёпотом и прежде, чем Нино ответила хоть что-то, вышел, притворив за собой дверь.      

Общению с женщиной ему тоже, пожалуй, придётся учиться заново. И совсем не так, как он привык это делать в последнее время. С этими мыслями Ильинский вернулся в кабинет, где принялся стряхивать со стола в мусорное ведро всё своё бумажное «художество».       

Нино появилась рядом минут через пять. Сначала тихо постучала, а когда он пригласил, зашла, оставив дверь приоткрытой, как будто ей нужен был шанс на то, чтобы сбежать от Германа в любой момент.    

- Запри замок, - приказал Ильинский, устраиваясь за столом. В его голосе, помимо воли, послышались хрипловатые нотки, от чего по телу Германа вновь прошла дрожь, только теперь совсем иного толка. Нино повиновалась, и стоило только щёлкнуть замку, Ильинский добавил: - Подойди ко мне.      

Она неспешно, словно бы нехотя, сделала первый шаг. На Германа не смотрела, а он испытывал только одно желание - исправить это. Внушить ей желание, чтобы она не хотела отводить от него взгляда, пусть даже морда лица Ильинского к этому совсем не располагала.       

- Ты спрашивала меня, думал ли я о другой, когда тебя трахал.    

Он намеренно использовал это грубое слово, обхватив одной рукой запястье Нино и притягивая её к себе так, чтобы она встала между его ног, спиной к нему.       

- Я была не…    

- Ты была права.     

Он поднялся, вставая позади. Вжался собой в тело Нино, понуждая её наклониться вперёд и опереться руками на стол. Приподнял край её футболки, скользнул пальцами по разгорячённой коже. В этот раз он собирался любить Нино долго, покуда хватит сил у обоих.      

- Ты была права, задавая этот вопрос.     

Футболка улетела в дальний угол кабинета, Герман склонился, прикасаясь губами к выступающим позвонкам на шее Нино.     

- Нет. Я о ней не думал, - выдохнул шёпотом, после чего втянул в лёгкие кислорода, приправленного ароматом кожи Нино. - И не буду думать сейчас. И надеюсь, что ты тоже не будешь думать ни о ком, когда я буду с тобой и в тебе.     

Приспустив кружево бюстгальтера, Ильинский прикоснулся к напряжённым твёрдым соскам, и когда услышал короткое «да» на выдохе, растянул губы в удовлетворённой улыбке.       

- «Баклажан»?     

- Там шумно.     

- М-м-м… что-то итальянское? Может, грузинское? О, точно! Грузинская кухня однозначно! Герман, ты вообще меня слушаешь?     

Ильинский стёр с лица улыбку, которая появлялась там помимо воли каждый раз, когда его взгляд останавливался на гладкой поверхности стола, где он вчера брал Нино, и посмотрел на сестру.    

- Слушаю. Ты предлагала «Баклажан».     

- Нет, это невыносимо! И всё решено - я беру на себя организацию вашего свидания.        

- Хорошо. - Герман снова улыбнулся. - Тебе я доверяю полностью.    

- Какая честь!      

Ира рассмеялась, поднимаясь из-за стола. Он видел, что она хочет спросить о чём-то ещё, но сдерживается. И был этому рад - делиться тем самым сокровенным, что и без того было написано у него на лице, не хотелось. Впрочем, мгновением позже все его мысли о чём бы то ни было испарились, заместившись таким отчаянным страхом, что от него позвоночник сковало льдом.     

В кабинет без стука влетел Ян, который выдавил из себя всего четыре слова, показавшиеся Герману смертным приговором:    

- Нино с Алиной… пропали.

Воцарилась мёртвая тишина, прерываемая только звуками сбившегося дыхания Яна и монотонным глухим стуком часовых стрелок.        

- Что значит пропали?    

Это выдохнула Ира, в голосе которой было столько всего, что даже тон и оттенки эмоций сбивали с ног. Но Герману хватило с головой и того, что подкинуло разбушевавшееся воображение. С Нино и Алиной случилось что-то страшное. А виноват в этом только он, потому что именно его присутствие в их жизнях привело к неминуемому. Как привело когда-то к тому дерьму, из которого Оля не выбралась живой.