– А Костя не будет этого делать?

– Поживем – увидим, – уклонилась Мэри, но в ее голосе я не почувствовала уверенности. – Марго… ты не обидишься, если я прилягу на часок? Меня в твоем доме всегда к дивану тянет, – пошутила она, и я встрепенулась:

– Конечно, дорогая. Идем, я постелю. Ты ведь до завтра у меня пробудешь?

– Да, мой супружник честно предупредил – в казино пойду с братьями, – хохотнула Мэри, выскальзывая из джинсов. – Видишь – не врет. По бабам – значит, по бабам, – она пыталась шутить, но и в голосе, и в лице была такая тоска, что мне снова стало жаль ее.

И даже обида прошла: ну не пригласила на свадьбу, подумаешь – что я, свадеб не видела?

Мэри уснула мгновенно, как ребенок, утомленный длительной прогулкой. Я укрыла ее одеялом, поправила подушку, задернула штору и вышла в кухню.

Свадьбы… почему-то свои собственные я вспоминала редко, зато вот те, на которых была в качестве гостьи, почему-то то и дело всплывали в памяти. Как эта, например, на которой мы были с Алексом уже после разрыва.

…Я ненавижу и проклинаю себя за эту золотую юбку – в ней я чувствую себя полной дурой, русской проституткой, куклой на чайнике и снегирем одновременно. Почему снегирем – не знаю. Какие-то хохломские цветы на ней вышиты, и от этого выражение моего лица делается неуместным и напыщенным. Он подходит и обнимает сзади – интеллигентно, одной рукой – слегка, словно закрывая меня от чего-то. Иронично вздыхает:

– Ннндааа….

Да. Я нервная истеричная баба. Мне хочется сказать ему много всего неприятного и даже гадкого. Хотя он ни в чем не виноват – но мне бы этого очень хотелось. Я мысленно считаю до десяти, до пятидесяти, чтобы успокоиться. Я не хочу даже смотреть на его руку – я и так знаю, какая она. Моя злоба густеет, счет не помогает. Я упрямо молчу, молчит и он. Куском голого плеча я чувствую шарф на его шее – тонкий хлопковый полосатый шарф. Почему наши русские мужчины в шарфах смотрятся геями? И зачем мне оголенное плечо, когда он надел шарф? Кто я, что я с собой делаю, перед кем выпендриваюсь?

Нервно вздергиваю руку, поправляю вырез-лодочку. Сумочка падает на землю, я резко приседаю за ней, и проклятая золотая юбка тут же впивается в ляжки и бедра. Сзади, сбоку – везде. И в живот. И мне даже кажется – в щиколотки. Я секунду жду, что он нагнется, подаст мне руку, возьмет сумочку, прижмет меня к себе, я успокоюсь от его запаха. Но он стал жесток – молча стоит и рассматривает мои мучения. В довершение всего чертова сумочка расстегивается – и из ее шелкового брюха выпадает все, что было туда бережно набито, – телефон, блеск для губ, ключи, расческа, деньги, скомканные в отсутствие кошелька в трубочку, – и финальным аккордом раскрывается пудреница, разбивается и унизительно орошает асфальт неприличным пятном интимно-телесного цвета. Во мне возникает какое-то сексуальное чувство, кроме того, я понимаю, что это делает Алекс. Он не может прекратить унижение – он зависит от него так же, как и я. Я молчу.

Я беру себя в руки и складываю все назад. Пудреницу не трогаю. Когда поднимаюсь – Алекс уже отошел, в зоне видимости его нет. Я постепенно начинаю нормально дышать, чувствую, как проклятая юбка отлипает от бедер. Да чем же она проклятая? Красивая юбка, купленная в ЦУМе позавчера в бешеной панике – но довольно удачно. Телесного цвета, да, цветы контурно вышиты неброской золотой нитью. Длинная, облегающая бедра, плотная, тяжелая у щиколоток, как колокол. К ней идут любые туфли.

Подъезжает черный лимузин с молодоженами – я уже вполне искренне улыбаюсь, когда моя подруга выныривает… нет, какое выныривает – когда два мужика вытаскивают ее оттуда на свет божий. Вот уж кто должен проклинать свою юбку – так это она.

– Дааааашаааа!!!!

– Мааааргооооо!!!

Постояли, пообнимались пять секунд.

– Ну? Ты счастлива?

– Не помни прическу. Так. Подержи, а? Так, тут тоже. И это возьми. Дай пудру, пожалуйста.

– У меня нету, только что разбила.

– Марго, ну что ты врешь все время, постоянно врешь. Пудру ей жалко! Ну у мамы моей возьми, а?

Я смиренно опускаю голову. Два обстоятельства – и к обоим я давно привыкла. Мне не верят, когда я говорю правду, – это нормально, это мой крест. И второе – на наших свадьбах никто никогда не бывает расслаблен и по-настоящему счастлив, особенно молодожены и их семьи. Когда я осознала эту печальную истину – решила изменить все к лучшему и взялась за организацию свадеб сама. Но, видимо, свадьба – первое испытание для новорожденной семейки, ничем этого не изменить.

Тут как раз подбегает и раскрасневшаяся мама новобрачной – толстая и розовая, как свежевыкупанный поросенок. И с ней «свидетельница» – то есть та девушка, которая после отмены данного института продолжает так именоваться потому, что носит косметику и мобильный телефон невесты. Они втроем начинают шумно пыхтеть, поправлять и подкрашивать, и тут Дашка наконец оживает:

– А где твой-то?

– Смотря кто – «мой», Даш..

– Ну, кто – Рома, кто еще-то.

– Дома. Поссорились вчера вечером, да пусть сидит, зачем он тебе нужен?

– А ты что – одна? – таким тоном, словно обнаружила что-то неприличное. Ну, еще бы – как можно появиться на публичном мероприятии без спутника, это же все равно что нацепить табличку «Я неудачница»! Черт бы побрал ваши псевдосветские расшаркивания…

– Нет. Я, Даш, с Алексом…

– Чтооооооооооооо?? – Дашкины маленькие глаза раскрываются, как огромные цветы.

– Тоооооо! – передразниваю ее я, стараясь придать голосу максимально шутливый тон. Но Дашка шуток не понимает, моментально сощуривает глазки и возвращается в привычный образ.

– А, может, с папой римским?

– Нет, Даш, я серьезно – вон он стоит с лилиями белыми, ну, где девочки две – видишь?

В этот момент к беседе жадно присоединяются мама и свидетельница. Мама знает меня с первого класса и еженедельно с удовольствием смакует все подробности моей личной жизни, поэтому ей не приходится объяснять – кто это и почему. У всех троих глаза снова округляются.

– А я думала – чья машина такая красивая, думала, может, из Андрюшкиных пацанов кто купил, – пытается разрядить обстановку матушка. – Марго, что за машина-то? Дорогая, да?

– Да… – отцепитесь от меня, я понятия не имею, сколько стоит эта машина.

– Ого… Так что, правда, что ли, Марго, а? Что, серьезно, оказалось, что он… И ты что – его простила?

– Марго, – снова оживляется Даша. – А он знает?

– Потом, ладно? Давай сейчас займемся тобой. Пойдем внутрь. – Я решительно беру ее за руку и тащу за собой.

Мы проходим метров шестьдесят, и у самого входа я поднимаю край Дашкиного платья:

– Осторожно, не вляпайся, я тут насвинячила.

– Боже мой, что это?? – отпрыгивает она.