Вот такой набор неопределенностей. Понятно, что варианты мы обсуждали долго. Хотя уверен – все равно вылазка пойдет не по плану. Ну да хоть разговором натешились.

Запомнилась фраза, произнесенная Макаровым, когда командир катера «Синоп» лейтенант Писаревский выразился в том плане, что не стоит в столь неопределенное предприятие тащить еще и подводную лодку, которая вряд ли сможет выбраться обратно без посторонней помощи, а найти ее во тьме ночной будет непросто.

– Знаете, Сергей Петрович! Может статься, что на сей раз неприятель не даст катерам возможности сблизиться с собою. Турок после Батума пуганый, и чего от него ждать, мы не ведаем. Торпедные, как говорит Петр Семенович, катера для нас оружие нынче новое, как и субмарина. Потому будем исследовать их возможности практикой. Уповаю на ваше здравомыслие, господа, поскольку отваги вам не занимать, – говорит Макаров эти слова, а на лице его написана досада.

Это потому, что сам с нами в дело не идет. Ему «Великого князя Константина» соблюсти нужно – тут же мель на мели, а будут ли видны береговые ориентиры – кто знает? На навигационные же огни вообще полагаться нельзя, особенно если они есть. Про ослика с фонарем, которого ведут по берегу, чтобы заманить судно на скалы, знают все.

Кажется, Степан Осипович не сдержал порывы своей неугомонной души. Пусть и на невеликом ходу и крадучись, а на мель он наш корабль посадил.

– Малые суда на воду. Господа офицеры и юнкер! До берега три мили. Сулин точно на западе. С Богом!

Что же, компания подходящая. Это я не только про Всевышнего, а и про своих спутников. Умеет Макаров людей подбирать – с любым пойду в разведку. Собственно, прямо сейчас это и происходит. Разведка боем, если хотите.

На корме готовятся завозить якорь, который, если для сдергивания с мели, называется «верп». А наши боевые лоханки сноровисто достигли родной стихии и пошли точно на запад. «Синоп» и «Наварин» впереди, а за ними «Чесма» со мною на буксире. Как вы понимаете, уши у меня теперь есть. Только бы не перепутать, какая из трубок от какого направления. И головой крутить следует с осторожностью. Они медные, заразы, больно на них натыкаться.

Иду с продутыми цистернами, вижу силуэт тянущего меня катера и тусклый голубой огонек на его корме. Дышу наружным воздухом, покачивая мех вентиляции. Освещение нынче не то, что в прошлый раз. Луна, хоть и не полная, но привыкшим к сумраку глазам многое удается различать. В частности – разорванную волнами лунную дорожку. Вернее, жалкое ее подобие. Берег впереди с моей высоты не виден вовсе, хотя что-то впереди чернеет мелкими крапинами над самым горизонтом.

Путь наш недолог. Дважды погас и вспыхнул маячащий передо мной фонарик, и я, взяв правее, подхожу к борту. Кто-то, ухватив багор, снимает с рыма буксирный конец, а потом голос Зацаренного отчетливо докладывает прямо в левое, надетое на конец слуховой трубки, ухо:

– В полумиле боновое заграждение. Перед ним у окончаний два корабля. Сергей с Иваном выходят на них в атаку, а я иду к середине.

Моргаю искрами своей кремневой подсветки, мол, понял. «Чесма» ушла вперед, а я плетусь за ней. Точно – видна впереди на воде цепочка низких предметов, по краям которой четко различимы силуэты кораблей. Доносятся вопли на непонятном языке. Ух ты, какая слышимость! Нет, слов разобрать невозможно, но интонации воспринимаются отчетливо.

Вспышки выстрелов, треск, пушечный бабах, еще. Пошло веселье. Вижу, как слева рядом с низким силуэтом «Синопа» встают водяные столбы всплесков. Далеко сзади бухают орудия «Великого князя Константина». Наверное – восьмидесятисемимиллиметровки. Справа сходит с боевого курса «Наварин». Непонятно, отстрелялся или раньше отвернул. А может, попали в него? Зато «Чесма» уже у бонов. Задержалась, отошла вправо, взрыв. Это Измаил Максимович, отчаянная головушка, накинул на заграждение пороховой заряд и отбежал в сторону, чтобы после его отпалки не сдетонировал динамит в торпедах. А теперь пошел вперед, в образовавшуюся брешь.

Нет, не судьба ему нынче добраться до точки залпа. Он просто скрылся от меня за стеной вздыбившейся воды. Неужели накрыли? А говорили, что турки всегда мажут!

Ладно, потом буду оплакивать хорошего человека. Я сейчас на работе.

Принимаю воду в цистерны, уточняю направление и слушаю. Ушам больно – так громко плещут снаряды. Некоторые взрываются – это вообще невыносимо. Мои звукоприемники теперь погружены, отчего чувствительность их сильно возросла.

Ныряю на десять метров и иду. Мне ближайшие двадцать минут на поверхности делать нечего. Видимости, как вы понимаете, вообще никакой, а редкие неясные проблески вообще ни о чем не говорят – не могу их идентифицировать.

Обстановка нервная, нерабочая. Действую по приборам и чувствую себя неуверенно. Очень хочется обратно в свою каюту к лампе, стоящей на столе, к чертежам и эскизам. Это во мне говорит возраст. Жажда опасности – уже в прошлом. Сейчас я – просто система управления, выполняющая заданную программу под контролем таймера. Время вышло. Звуки снаружи отчетливо разделились на две основные группы. Выстрелы – впереди, и падения снарядов – позади. Снижаю ход до самого малого и… передумываю. Останавливаюсь и медленно всплываю. Очень медленно, потому что плавучесть лодки просто ничтожна.

Поверхность приближается. Проблески выстрелов видны отчетливо. Чуть доворачиваю, в направлении одного из таких мест и начинаю подкрадываться, оставаясь под водой. Ха! А волнение наверху вообще не ощущается. Я даже не показал рубку, потому что в свете очередной вспышки успел оценить состояние границы двух сред. Очень мелкая рябь. И мне категорически нельзя высовываться – сразу ведь заметят. Хотя наверху стало как-то светлее. Но это не рассвет, и в воде по-прежнему ничего не видно. Даже носа лодки, не говоря о торпеде.

Крадусь. Знаю, что впереди меня находится стреляющий корабль. Но абсолютно невозможно понять, насколько до него далеко. Этак ведь и в борт въехать недолго, тем более что звуки слышатся все отчетливей и отчетливей. Несколько раз приникаю ухом к трубке переднего звукоуловителя. Ну да, все громче и отчетливей бабахает. И что я из этого могу понять? Наконец, сработав рулями, «выглядываю» на пару секунд из воды – выполняю отработанный «спьяну» дельфиний перекат, но менее энергично, без хлопка днищем, а то бы торпеду отломал. Метров двести до длинного приземистого силуэта, над которым возвышаются массивные мачты. Стоит вполоборота. Понял. Ныряю.

Теперь можно действовать. Двадцать градусов вправо, полторы минуты прямо, тридцать градусов вправо. Выглядываю. Ой! Чуть не врезался. Передо мной высокий борт. Близко. Метров тридцать до него.

И тут ка-ак жахнуло прямо над головой. Кажется, я угодил туда, куда вылетают пороховые газы, вырывающиеся из ствола пушки. Ныряю, разворачиваюсь и отхожу. На плечи мне льется струйка воды – правая передняя мембрана прорвана, и началось натекание сквозь идущую от нее трубку. Пробку в протечку.

Новая попытка прицеливания – вот, теперь и расстояние подходящее, и ракурс удачный. Пять градусов влево и выстрел. Торпеда пошла, и жерди-стабилизаторы ускользнули вперед. Эк ее влево повело. Или меня вправо? Некогда разбираться.