Юля вспоминала, как все случилось: она сдвинула стрелку на несколько делений, то есть завела таймер минут на пять — и примерно минут пять провела в Париже. Невидимой, неощутимой — бестелесным призраком. Похоже, что только ее душа — или сознание, можно так сказать — путешествовала, телом она оставалась все там же, в музейном подвале. А почему Париж? О Париже она думала в тот момент, когда крутила в руках таймер… Значит, вот как.

Юля не сказала никому о случившемся — ни коллегам в музее, ни даже Степе. Произошедшее с ней было настолько странным, что оказывалось где-то на грани постыдного. Здравомыслящие люди не болтают о видениях и путешествиях вне тела. А если болтают, то сразу переходят из разряда здравомыслящих в разряд, мягко говоря, чудаков.

Утром в среду она зашла в хранилище, проверила: орел стоял на той же полке, где она его оставила, полускрытый скульптурами, подсвечниками и чашами. Юля открыла нижнюю крышку постамента, рассмотрела внимательно стрелку и круг с делениями. Судя по всему, таймер был рассчитан на час. Подумаешь о месте — отправит туда, а максимум через час вернет. Ах, какие возможности перед ней открываются!.. Но в то же время… Этому механизму уже лет двести! Чудо одно то, что у него пружины и шестеренки не проржавели. А если что-нибудь случится? А если он сломается? А если он не вернет ее? Юля резко поставила таймер на полку и сбежала наверх, в свой кабинетик.

Она кое-как занималась бумажной работой, то и дело отвлекаясь. Вспоминала мгновения в Париже: катера на Сене, рыбаков на обсаженной тополями набережной, роскошные дворцы, запахи нового, еще незнакомого города, нежный силуэт знаменитой башни… Как бы ни любила она сына, последние девять месяцев дома были для нее заточением. А пять минут в Париже вырвали ее из заточения, распахнули весь мир. Она ощущала себя обновленной, будто вернувшейся из сибаритского отпуска. В кончиках пальцев поселился зуд — так хотелось скорей сбежать вниз, схватить бронзовый таймер, и… Юлька несколько часов боролась со своими страхами и сомнениями, но в итоге искушение победило.

Сегодня она решила отправиться не в Париж, а поближе. Прежде всего, так безопасней. Если что случится, если застрянет… Юля не стала додумывать эту мысль, просто была уверена, что безопасней начать с Домска. Она собралась завести таймер на полчаса, но обнаружила, что бронзовая стрелка по-прежнему сдвигается крайне туго. Еле-еле ей удалось довести стрелку до пятнадцати минут. Взмах темноты, словно взмах крыла, головокружение, секундный взгляд из-под потолка на свое тело — и она оказалась на Гороховой улице.

Степа сидел на крыльце, уронив голову на колени, рядом на траве стояла коляска с Ясей. Юля подлетела поближе — оба они спали. Степа, вчера работавший допоздна, чуть всхрапывал во сне. Яся лежал, раскинув ручки и приоткрыв мягкий рот. Над его лицом кружился белый мотылек, Юля махнула рукой, пытаясь отогнать его, но не вышло.

«Ты разгуливаешь, а Степа с ног валится», — прозвучал в голове голос маман.

«Имею я право хотя б на пятнадцать минут свободы?» — рявкнула Юля.

«Вопрос, за чей счет, mon cher».

«Да, да! За счет Степы. Ты довольна? Знаю я, что виновата. Но все равно буду летать!»

Юля взмыла в воздух и помчалась над крышами, над зеленью дворов, над улочками и тупиками, к проспекту. Она полетела над машинами, увязалась за автобусом с черным вонючим хвостом и затормозила на перекрестке вместе со всеми, зачем-то подчиняясь светофору.

«Интересно, отважусь ли я на полет в Париж? Завтра, к примеру… Или это совсем безумство? Может быть, не искушать судьбу, вернуть таймер на полку?»

Юля спланировала к тротуару и пошла по воздуху в полуметре над землей. Было забавно смотреть на людей свысока; с ее ростом метр шестьдесят она привыкла смотреть снизу вверх… а ведь в детстве думала, что вырастет высокой!

«Pardon, а к чему были громкие заявления: „я буду лета-ать!“? Ради чего ты так рискуешь?»

«Никакого риска. Я же в Домске, что тут может случиться?»

«Mon cher, — тоном для умственно отсталых сказала маман, — твое тело лежит сейчас в музейном подвале и пускает слюни. Если магический механизм захандрит, ты останешься навечно в роли привидения. Неважно, в Домске или Тимбукту. Comprenes-vous?»

Юля подскочила до второго этажа, словно ее хлестнули крапивой. Ой! А мама права. Она вцепилась в пузатые балясины балконной ограды. Внизу шагали люди, проплывали черные, русые, рыжие и лысые затылки, двое столкнулись, зазевавшись. Пролавировал мальчишка на самокате. Действительно, ради чего? Ради этого вида она рискует? Как бездарно…

«Ты понятия не имеешь, как работает этот антикварный орел, — добавила маман. — Он способен сломаться в любую секунду».

«Да», — согласилась Юлька.

Она взмыла в воздух свечой, перевернулась в воздухе, бросилась вниз и сделала петлю под проводами и снова взвилась ввысь. Вся механика полета ей была знакома по снам: там она летала часто, и виражи закладывала, и падала — всегда небольно. Ветер свистел у нее под руками, ветер пел, а сердце расширялось от радости. Вверх! Да! Виражом! Да! Ласточкой! Уаааа-уууу-йоооо-хо-хоо!

Мама попыталась вставить словцо, но Юля отрезала:

«Я не буду думать о плохом! От чудес — не отказываются».

С вышины она упала к зеленому морю — к волнам покачивавшихся под ветром крон. Главный парк. Она метнулась к центральному кругу с фонтаном, описала дугу над колесом обозрения, взъерошила челку прогулочного пони, лизнула на лету облако сахарной ваты… Захотела дальше и помчалась прочь из парка.

Через секунды Юлька увидела мятный, с нарядной лепниной дом. Тут жила бабушка Степы. Юле вдруг захотелось учинить шалость — подлететь к окну Майи Александровны, заглянуть, что сейчас поделывает эта надменная старая дама. Только скорей, а то пятнадцать минут скоро кончатся. Она полетела вдоль третьего этажа, отыскивая нужные окна, и вдруг за открытой рамой увидела знакомый профиль. Степин отец говорил по мобильному. «Красавец он все-таки, — подумала Юля. — Степа на него совсем не похож… Ну и ладно. Зато самомнение у Богдана Анатольевича — брр! Наверно, его всем богатым выдают вместе с первым миллионом».

Богдан Анатольевич между тем с какой-то нездоровой оживленностью доказывал своему собеседнику, что предлагает ему роскошные, просто дивные условия… как себе… я до сих пор никому не предлагал войти в долю… соединим наши активы!.. «А сейчас-то он не такой важный, каким у нас был, — подумала Юля, все еще висевшая у окна. — Не барин речет, а коробейник товар расхваливает. Эх, Богдан Анатольевич! Доложу вам прямо: мне жаль, что Степа не воспользовался вашим свадебным подарком. Oh, Paris!.. Вскарабкаться на Эйфелеву башню. Сидеть на набережной Сены — не считая минут, просто отпивать вино, закусывать сыром и смотреть, как катится вниз солнце. В конце концов, попробовать эту дурацкую самолетную еду, которую все так ругают, а я ни разу даже не нюхала… И прочие дары нам пригодились бы: подгузники без ограничений, хорошая коляска… А уж няня как пригодилась бы! Черт! Но я никогда не пожалуюсь про это вслух. Нет, мистер Миллионер, мы гордые, мы не станем разевать рот на ваш золоченый каравай».