Не я. Увы, не я, потому что вы меня не отпустите. Что для вас значит ее жалкое маленькое кладбище в дальнем углу сада? Вы закидываете меня вопросами, чтобы я потерял над собой контроль и проговорился, называете имена женщин, которых я не знал, требуете сознаться в том, чего я не делал, или в том, что сделал, вообще не понимаю, в чем?! Ведь все кончено! А начиналось (или кончалось, это как взглянуть!) – так.

Однажды, зайдя к ним, я застал в доме напряженную, пахнущую лекарствами тишину. Девочку вывела за руку мать, и даже в темной прихожей лицо моей сестры казалось чудовищно распухшим от слез. Очередная ссора с мужем, стоит ли объяснять. Говорят, что судить меня, скорее всего, будут в этом городе, а тут всем известно, что моя сестра после родов тяжело болела, а ее муж год за годом все более грубо и настойчиво требовал родить наследника. Причем НОРМАЛЬНОГО. Взяв маленькую племянницу за кривое плечико и уже открывая входную дверь, я оглянулся, и в полосе света, упавшей в коридор, увидел бескровное женское лицо. Резко стукнул костыль. Дверь захлопнулась.

Мы молча сошли с крыльца и отправились гулять по набережной. Это был наш тихий, ритуальный поход вдоль мелководной речки, совершаемый в такие дни, когда девочке не стоило рано возвращаться домой. Ссоры в их семье длились неделями. После следовали чисто истерические, с поцелуями и слезами, примирения. Для закрепления мира приглашались в гости родственники. Конечно, я тоже. Пили чай, слизывали крем с пирожных и тихо повторяли банальные фразы. «Бедная женщина, но и его стоит пожалеть!» – «Кто знал, что ребенок будет таким, а других, говорят, им ожидать нечего…» – «Мне обещали достать адрес отличного доктора по женским болезням…» – «В конце концов, может быть, виновата не она. Ведь первенец-то у них был здоров, и если бы вскоре не умер…» – «Ужасно! Задохнулся, неудачно перевернувшись в постели!»

Мальчишка был здоровенький, мне ли не знать! Он долго еще бился и кашлял после того, как я склонился над колыбелью… В тот давний день меня попросили за ним присмотреть. В доме никого не было, и никто ничего не слышал. Малышка, которая родилась годом позже, и не догадывалась, что своей жизнью обязана мне. Ведь ее слишком экономный отец хотел одного, только одного ребенка. Если бы не тот яркий майский день, не мои дрожащие руки, не переполох, который поднялся к вечеру, ее бы попросту не было. Моя сестра пошла бы к врачу, как всегда, покорившись мужу. Конечно, сперва поплакала бы, а потом пошла. Ну, и кто тут убийца?!

«Не надо загадывать наперед! У них еще, возможно, будут дети! – гудят голоса на наших семейных сборищах. – Но это урок всем, кто вступает в брак, не подумав о последствиях, ведь они друг другу троюродные брат и сестра… Иногда обходится, а иногда нет… Еще чашечку кофе, пожалуйста!»

Так, в полном молчании, мы шли вдоль реки. Внезапно ручка девочки вывернулась из моей руки. Племянница подбежала к перилам, размахнулась и кинула в воду что-то маленькое, сверкнувшее на солнце блестками и бусами. Когда я подоспел, кукла уже тонула, и только ее длинные белые волосы вились под водой, увлекаемые тяжестью тела вниз, в гущу бурых водорослей. Это длилось секунду. Девочка недоуменно взглянула на меня, потом снова на воду. Уже ничего не было видно. Когда мы отошли от перил, я заметил какое-то горькое беспокойство в ее поведении. Ритуал был явно не соблюден, кукла просто исчезла с ее глаз во всей красе, без мучений и уродств, неизменно сопровождавших такие события. Хрупкая крошечная рука дрожала в моей, когда мы шли домой.

Я довел девочку до дверей гостиной, за которыми сестра тихо плакала и жаловалась насморочным голосом на судьбу.

Через месяц я снова навестил их. За это время успел побывать в столице и возвращался в новом костюме и в чудесном настроении. Удалось провернуть несколько дел, и об одном из них я рассчитывал узнать из свежей прессы. На вокзале купил вчерашнюю газету и быстро пролистал ее. Так и есть – вот заметка, на первой странице, все, как полагается, и фотография девушки отличная. Нет ничего хуже плохих фотографий, люди решат, что у меня нет вкуса. Как всегда, я ощутил неудовлетворенность, ведь мое имя не упоминалось. Именно это всегда и мешало мне остановиться на достигнутом. Возможно, я тщеславен. Уже раздраженно дочитав газету, на последней странице я увидел фотографию другой молодой красавицы, обведенную траурной рамкой. В некрологе сообщалось, что прощание с телом моей дальней родственницы, трагически погибшей в результате несчастного случая в ночь с 12 на 13 августа, состоится в доме моей сестры. После тело будет перенесено для отпевания в церковь. Дальше говорилось, что девушка провела детство в нашем городе, после училась в столице и перед смертью приехала погостить у своих родственников. Выражались соболезнования родителям. Обо мне, как всегда, ни слова, будто я и не член семьи.

Я еще раз посмотрел на фотографию. Это было еще очень юное существо с пышной прической из длинных светлых волос, отчего лицо девушки казалось более взрослым; она была в переливчатом, расшитом блестками платье, выпускном. Только что окончила школу. Какой же она стала красивой! Жаль, что мы давно не видались. Так жаль!

В церкви оказалось людно. Здесь были все – уважаемые личности, местные газетчики, матери семейств, стайка девиц в тщательно обдуманном трауре – бывшие подруги покойной, владелец нашего пивоваренного завода… Впереди я увидел свое семейство, стоящее у гроба. Малышка была тут же. Я подошел, поздоровался, выразил соболезнования. Девочка тихонько и радостно теребила меня настойчивыми цепкими ручками.

– Ах, – сказала сестра. – Отведи ее домой, она совсем не умеет вести себя у гроба! – И сипло вздохнула.

Я сжал горячую худую ручку, и мы пошли к выходу. В дверях я еще раз оглянулся на покойную. Она была настоящей красавицей, и ее совсем не портили грубо обрезанные волосы.

Уже на улице мы с племянницей обменялись дружескими взглядами, и я шутливо спросил, выйдет ли она когда-нибудь за меня замуж?

– Конечно, – резко, без тени кокетства ответила та. – Если вы будете молчать. Догадались, что это я сделала? Я поняла по вашим глазам, что догадались!

Я ласково пригладил ее кудри, благодаря которым безобразный горб не был так заметен, и серьезно пообещал, что буду нем, как рыба.

– Значит, вы и я, – твердо заключила она, слегка откинув голову. – Остальных – к черту! Знаете, я сперва дала ей в молоке недельную дозу маминого снотворного. Потом – подушка. Я думала, что не справлюсь, но она почти не дергалась. Как кукла. А уж волосы я отрезала потом. Их так и не нашли, а ведь они зарыты на моем кладбище. Хотите, покажу где? Вы точно на мне женитесь? Не смотрите, что я больная. Я сильная!

– Договорились, – я снова коснулся ее пышных волос. – Родственники, да еще такие близкие, всегда договорятся. Я умею держать слово, куколка…

Ее зрачки испуганно расплылись, причем один показался больше другого, пухлый рот приоткрылся. Она резко рванулась – сильная, как все горбуны! Набережная была совсем рядом, ножницы у меня в жилетном кармане, как всегда, и я крепко сжимал влажную паучью лапку. Вырваться не удавалось еще никому, я тоже не слабак.