Катрина прошла к воротам скотного двора и брезгливым взглядом через плечо окинула таверну. Слава Богу, это место не из тех, в которые заглядывает Генри. Он не стал бы соваться туда, где собираются, чтобы пропустить по пинте пива, дикие головорезы-янки. Братец не имел привычки обедать в пивных, предпочитая общество губернатора.

Под сенью огромного вяза Катрина повернулась к Перси спиной и посмотрела в сторону конюшни. Вдоль длинного белого забора скакали, резвясь и играя, лошади. Они были прекрасны, свободны и необузданны. Холеный вороной жеребец положил голову на спину белоснежной кобыле. Она же тряхнула гривой и помчалась быстрее ветра, предоставив ухажеру догонять себя.

– Погляди, как она дразнит его! – заметил Перси.

Катрина быстро опустила голову и снова вспыхнула. Потом она поглядела вверх и встретилась с ним глазами. Хотелось бы ей знать, говорит он сейчас только о лошадях или в его словах есть намек на нее? Для леди она вела себя непростительно вольно. Молодой девушке ее круга ни в коем случае не позволительно встречаться с мужчиной наедине, а тем более идти с ним туда, куда он ее вел. Ей не следовало вздрагивать от его прикосновений, а потом сгорать от вспыхнувшей страсти.

– Я должна уйти. Вообще не понимаю, почему я здесь, – начала она.

– Лгунья. Ты вышла из дома, чтобы найти меня. Я здесь, любимая! – Он взял ее за руку.

– Перси! – в ужасе вскрикнула она, потому что он снова потащил ее в сторону сарая. – Постой! – взмолилась она.

Но Перси доводил начатое до конца. Как только они вступили в прохладный сумрак, насыщенный запахом свежего сена, он повернул ее к себе лицом.

– Перси! – Она отступила к дощатой стене житницы, но он уже взял ее лицо в свои ладони. Она ощутила чарующий жар его темных глаз и вновь попыталась заговорить: – Мне не следовало приходить. Прости меня. Я не понимаю, почему…

– А я думаю, понимаешь, – прошептал он и шагнул вперед, крепко обхватив ее руками и вспыхнув от прикосновения к ее бедрам и от того, что ее груди, приподнятые корсажем, упругие и твердые, прижались к его груди. Он гладил и щекотал ее затылок пальцами, приближая ее губы, затем обхватил их властно, но на сей раз намного нежнее.

Ей уже случалось целоваться. То был глупый и неуклюжий поцелуй недалекого жирного нахала, которым восхищался Генри. Тогда она смутилась, убежала, ничего не почувствовав. Ничего…

Но сейчас она чувствовала все: и тепло этого дня, и блеск весеннего солнца, и влажный, страстный, дразнящий кончик его языка, и мужскую силу его рта, и запах его тела, который она впитывала всем существом, и темное, запретное и такое отчаянное желание Перси. Ее представление о его нравственности призывало к сопротивлению. Она понимала распутство и недостойность этого поцелуя. Переживаемое ею явное удовольствие отнюдь не делало чести порядочной леди. Но отрицать его было невозможно. Катрина прижималась к могучей фигуре Перси, а он целовал ее снова и снова, и ей пришлось вцепиться пальцами в его плечи, чтобы не упасть. Она чувствовала его язык сначала лишь зубами, а потом – глубоко во рту. В этом были и страсть, и нежность. Катрина трепетала, влекомая неприкрытым, отчаянным желанием.

Это походило на настоящее безумие. Крохотным уголком сознания Катрина еще оценивала происходящее, но в остальном уже теряла остатки разума. Дело не только в том, что Генри, обнаружив их вместе, несомненно, убил бы ее. Разве она не преданна Британской короне? Она же не американка, в конце концов! Она воспитана в Лондоне, а очутилась в Новом Свете лишь потому, что Генри, ее опекун, получил в колониях огромные земельные владения. Судьба распорядилась так, что в Вильямсберге у него богатый дом, а в Каролине – сотни акров земли и усадьба с белыми колоннами в Филадельфии. Но какова чистокровная англичанка! Стоит в унизительных объятиях одного из самых отъявленных заговорщиков, в объятиях мужлана, который нагло и грубо заявил, что желает ее! Правда, он любит ее!..

«Да уж, любит!.. – с горечью подумала Катрина. – Даже не ухаживает, а без лишних церемоний берет то, что ему нравится. Он не заговорил о честном браке, а всего лишь пообещал украсть меня. Разве мужчины женятся на тех, с кем ведут такие разговоры?..»

Конечно, он просто смеялся над ней. Представил ее дурочкой, проституткой, и сегодня вечером будет хохотать где-нибудь в грязной таверне, рассказывая дружкам-бунтовщикам, как целовал и тискал в сарае высокородную сестренку лорда Сеймура и как она ушла домой, обмирая от желания.

– Нет! – почти взвизгнула она, оторвав свои губы от его жадного рта и отчаянно колотя его кулаками, чтобы вырваться на волю. Вырвавшись, она поднесла пальцы к своим распухшим от поцелуев губам и в гневе и возмущении поглядела на Перси. – Нет!

– Катрина. – Он снова взял ее за плечи, чтобы прижать к груди. Она оттолкнула его.

– Дурак, урод, предатель! Ты оставишь меня в покое или нет?! – Девушка, почти ничего не видя, бросилась бежать. Но Перси поймал ее прямо за волосы.

– Катрина!

Беглянка попыталась с угрожающим видом повернуться к преследователю, но запуталась в юбках и вскрикнула, падая на рассыпанное по полу сено. Сердце едва не выскочило у нее из груди, она судорожно и шумно хватала воздух ртом. И тут услышала его смех. Он повалился рядом, но мигом оказался верхом на Катрине, крепко прижав девушку к полу.

– Слезай! – крикнула она.

– Катрина, выслушай…

– Нет! Я тебя ненавижу. Ты мне противен! Чтоб тебя поскорее повесили!..

От этих слов Перси густо покраснел, а глаза не по-доброму вспыхнули.

– Не будь дурой, Катрина.

– Дай мне встать…

– Ты как та кобыла. Дразнишь и заманиваешь не менее искусно.

– Ты, изменник!

– Не лезь в политику, ты – женщина, а потом уже тори и все что угодно. Пора понять это. – Он поймал ее руки, сплел тонкие пальцы со своими и высоко поднял эти два замка над головой Катрины, склонившись к ней.

Бедняжка пыталась вдохнуть поглубже, но крикнуть не решилась. Она лишь с ненавистью глядела ему в глаза. С ненавистью, но очарованно.

– Ты дрожишь! – шепнул Перси. – И губы приоткрыты. Что это? Ожидание?

– Это попытка вздохнуть! – выпалила она. – Ты как глыба, предатель.

Перси с удовольствием рассмеялся, а она опять затрепетала: так красиво опустились его ресницы, так ласково он поцеловал ее в лоб. Но как только Катрина попыталась освободиться, он снова поймал ее губы.

…Вот она, сладость, это вздымающееся желание, эта магия поцелуя. Она восхищенно вдохнула аромат сухого сена и запах мужчины… И вдруг в панике подумала, что может запросто отдаться ему. А Перси продолжал ласкать ее, коснулся ладонями ее щек, потом – груди, талии…

К превеликому смущению, Катрина обнаружила, что ее никто не держит. Она по доброй воле зашла так далеко!