— Как же вам объяснить… Депрессия усугубилась. — Он легонько подтолкнул миссис Олленбах локтем. — Она постоянно к нам придирается, верно, Милдред? На днях она сказала, что я сломаю мизинец. И — вуаля — оказалась права! — Он от души рассмеялся, размахивая забинтованной рукой. — Час спустя я прищемил его дверцей машины.

Миссис Олленбах выглядела сконфуженной. Мадлен пристально посмотрела на них и покачала головой.

— Вы должны прекратить электрошокотерапию немедленно. По правде говоря, доктор Дженкинс, я не верю, что подобное лечение подходит моей матери.

— Миссис Фрэнк хочет оформить подписку, — вмешалась миссис Олленбах, — на какие-то кубинские журналы. Я увидела это в Интернете.

— Все, что она пожелает, миссис Олленбах. Счет отправьте моему отцу.

Мадлен вернула табличку с фамилией, расписалась и поспешила к двери. Направляясь на парковку, она дрожала от порывов свежего ветра. Электроконвульсивная терапия! Бедная мама! Неудивительно, что она выглядела странной. По крайней мере, она ничего об этом не помнит. Такая встряска для ее хрупкого мозга, вероятно, вызвала короткий провал памяти. Что там еще говорил «полковник Сэндерс»?

Она остановилась, растерянно оглядывая парковку в поиске «меркурия». Где же она об этом читала? Ах да, в библиотеке, статья в журнале «Современная парапсихология». Что-то об обострении чувств после электростимуляции мозга. А что, если электрошок разбудил в матери скрытые таланты? Ее реакция на брошь… ее уверенность в новом пациенте… палец доктора Дженкинса. А как насчет остальных странностей, которые она наговорила? Пожар? Гниющее тело?

Она сдала назад и выехала на проспект, отметив, что руки на баранке немного дрожат.

Была середина апреля, суббота. За окном прохладное утро. Мадлен встала с постели и ощутила непривычный приступ клаустрофобии в четырех стенах. Она спустилась вниз, повозилась с кофеваркой и, сдерживая нетерпение, подождала, пока процесс заваривания кофе не увенчался долгожданным бульканьем.

Вернувшись в постель с чашечкой кофе — совершенно одна — Мадлен помимо воли задавалась вопросом, скучает ли она по Гордону. Сколько уже прошло? Три недели, четыре? Она не слышала о нем с тех пор, как стала свидетельницей его странной вспышки в баре «Лошадь и повозка». Пару раз она совсем было собиралась ему позвонить, чтобы выяснить, почему он считает разрыв их отношений столь нелепым поступком, особенно принимая во внимание сложившуюся ситуацию. Она неустанно спрашивала себя, можно ли оправдать ее раздражение постоянными проступками Гордона, его желанием нравиться, его ненадежностью. У Гордона целый ряд весьма несимпатичных привычек и причуд, но неужели недостатки перевешивают достоинства? Он был великолепным, бескорыстным любовником, его интересовало ее мнение, он прислушивался к ней. Его работа неизменно восхищала ее, а он, в свою очередь, был в восторге от ее картин с муравьями. Что ж, если она захочет его вернуть, придется смириться с тем, что она будет, так сказать, «старшей женой» в гареме сексапильных девушек Гордона.

Нет, этому не бывать!

Она убеждала себя, что причина ее нервозности не имеет ничего общего с сексуальной неудовлетворенностью. Просто ей катастрофически не хватает физической нагрузки. Так или иначе, но одно можно компенсировать другим. Она встала и выглянула в окно: что там за погода? Небо хмурилось, но дождя не было. Значит, никаких отговорок.

Улицы казались пустынными и непривычно тихими. Она сняла трубку телефона и набрала номер Патриции.

— Патриция не может подойти, — ответил ее муж, — она в душе. И ей точно не удастся отправиться на пробежку. Мы ждем ее родителей к обеду.

Она в нерешительности стояла возле окна, когда заметила лисицу, невозмутимо бегущую по тротуару напротив. За последние несколько недель Мадлен не раз слышала по ночам их жуткие брачные песни. Животное направлялось к зарослям кустарника метрах в пятидесяти дальше по дороге. Это был маленький кусочек дикой природы в окружении жилых домов и прекрасное место обитания для зверька. Внезапно лисица замерла и стрелой пустилась назад. Мадлен присмотрелась и увидела, чего испугалось животное.

На холме, метрах в пятнадцати от подножия, стоял, прислонившись к каменному фасаду коттеджа, мужчина. Этот дом, насколько она знала, принадлежал пожилой паре отшельников, к которым редко кто приходил. Мужчину она не узнала, но заметила, что он смотрит в сторону ее дома. Мадлен отошла от окна и пару минут наблюдала за незнакомцем. Теперь она была уверена: взгляд мужчины прикован к входной двери ее дома. Кто, черт побери, он такой? И почему смотрит на ее дверь? Что интересного в ее двери? Может, к ней прибита гвоздями дохлая крыса? Или кроваво-красной краской выведен призыв «Янки, убирайтесь отсюда!»? Или это просто псих, которому нравятся двери? Может, она здесь вообще не при чем?

Она натянула спортивный костюм, кроссовки и вышла из дома. Увидев ее, незнакомец выпрямился, швырнул недокуренную сигарету в сточную канаву и какое-то время стоял на месте, словно ожидая, что будет дальше. Ему было около сорока или чуть больше, черные волосы и широкие скулы, похож на выходца из восточной Европы.

Мадлен закрыла дверь, многозначительно подергала ручку, будто проверяя замки, и направилась в сторону канала. Обернувшись, она увидела, что мужчина быстро удаляется в противоположном направлении. Значит, он не ждал, пока она уйдет, чтобы обчистить дом. «Господи, выбрось из головы!» — подумала она и перешла на неспешный бег. Через минуту она уже бежала вдоль набережной.

Река Эйвон судоходная от устья до самого центра Бата, где к реке примыкает канал. Это творение рук человеческих, насчитывающее две сотни лет, является прямой дорогой для судов от Бристоля на западе до Лондона на востоке. В былые времена лошади-тяжеловозы шли вдоль канала и тянули за собой баржи с углем и другими товарами, но канал уже давно утратил свое былое значение, ради которого и был, собственно, прорыт. Сейчас канал использовали — благодаря его живописности — большей частью как место для отдыха.

Мадлен частенько делала небольшой крюк вдоль набережной, сложная система его шлюзов и насосных станций была ей знакома как свои пять пальцев. За те семь лет, что прожила в Бате, она сотни раз видела, каклодочники наполняют и осушают шлюзы. Это было вес равно что смотреть, как высыхает свежая краска — мучительно медленный процесс. Однако сидеть на скамье и следить за тем, как баржи поднимаются и опускаются в шлюзы, из которых выкачивается вода, — полезная разрядка для мозгов, и благодаря этому мрачные мысли в ее голове нередко рассеивались.

По земле стелилась утренняя туманная дымка, трава была мокрой от росы. Высокие тополя, дубы, ясени, плакучие ивы своими раскидистыми ветвями образовали над водой зеленый шатер. Мадлен постаралась сосредоточиться на беге трусцой. Набережная была пустынной, если не считать попавшегося навстречу мужчины с двумя мокрыми лабрадорами. Собаки зигзагами, но целенаправленно бежали вдоль канала — очевидно, следовали за каким-то важным запахом.