— Послушайте, я должна защитить своего сына.

— Значит, вы будете защищать Сашу, позволяя Антону так с собою обращаться?

Рэчел понимала, что ее загнали в тупик. Что она могла ответить? Молено было лишь встать, схватить сумочку и уйти, но поток ее мыслей прервали слова Мадлен:

— Помнится, вы говорили, что он никогда не обижал Сашу.

Рэчел подняла бровь в притворном недоверии.

— Не могу поверить, что я сказала подобное. У ребенка есть глаза, уши и чувства. Это же не собака. Если вам это неизвестно, значит, у вас нет собственных детей.

Мадлен взглянула на собеседницу, но ничего не ответила. Она понимала, что Рэчел меняет тему разговора, пытаясь уклониться от настоящей проблемы: что она собственноручно подвергает сына опасности.

— Ведь так? — настаивала Рэчел.

Мадлен закинула ногу на ногу.

— Перестаньте, речь сейчас не обо мне, а о вас, — ответила она, стараясь не встречаться с Рэчел взглядом.

Рэчел взглянула на Мадлен. Похоже, она задета за живое, броня невозмутимости дала трещину.

— Нет, подождите, — сказала она, в упор глядя на Мадлен. — Я плачу за сеанс. И могу задавать вам вопросы, если захочу.

— Естественно, но моя задача — сделать так, чтобы вы не отвлекались от основной проблемы. Ответ на ваш вопрос: «Нет». У меня нет детей.

— Почему?

Мадлен подняла глаза, но смотрела не на Рэчел, а куда-то над ее головой.

— Я считаю, что вы хотите говорить обо мне, чтобы избежать разговоров о себе.

— Ха! Похоже на предложение из учебника.

Мадлен улыбнулась.

— Может, так и есть. А вы опять за свое. Вы очень ловко ушли от разговора о том, как вы занимались проституцией. Потом сделали то же самое, когда мы заговорили о вашем детстве. И когда стали обсуждать, почему вы не можете избавиться от жестокого, непредсказуемого и безжалостного мужчины.

— Так почему у вас нет детей?

Мадлен старательно избегала взгляда Рэчел.

— Ну же, — настаивала Рэчел. — Ответьте мне честно. Предпочли карьеру, да? Или просто не можете иметь детей? Или вы вообще не любите детей? Или у вас нет парня, с которым можно их завести? Или, может, мужчины вас не интересуют?

Мадлен обернулась и встретилась с Рэчел взглядом. Она качала головой и часто сглатывала. К ужасу Рэчел, в глазах Мадлен заблестели готовые хлынуть слезы. Рэчел выругалась. Черт! Она не этого хотела.

Мадлен открыла было рот, чтобы ответить, но не издала и звука. Она откашлялась и сделала вторую попытку.

— Я считаю, что говорить об этом неуместно.

— Да, вы правы. Прошу прощения, — извинилась Рэчел, наклоняясь и подхватывая свою сумочку. — Может, остановимся на этом? У меня уже уши пухнут, так хочется курить.

Я так понимаю, сеанс прошел не совсем гладко, — прокомментировала Сильвия, когда Мадлен вышла в пустую приемную.

— Что ты имеешь в виду?

— Ваша пациентка ушла спустя всего лишь тридцать девять минут.

— Что ж, я очень рада, что ты так внимательно ведешь хронометраж, — ответила Мадлен, раздражаясь от обычных назойливых замечаний Сильвии. Насколько Сильвия была надежной, настолько же в ней проявлялось материнское начало, которое она не могла в себе побороть. Помимо того что она пыталась предлагать пациентам вегетарианские закуски и давать рекомендации по поводу здоровья, Мадлен застала ее за тем, что она давала советы по астрологической таблице, которую прикрывала подносом для входящей корреспонденции. Мадлен положила этому конец, но у нее зародились подозрения, что на самом деле люди приходят сюда, чтобы повидаться со всезнающей Сильвией.

— И она выглядела раздосадованной, — добавила Сильвия.

Мадлен невольно поежилась. Как неловко закончился сеанс! Она не должна была позволять Рэчел выпытывать личную информацию. И эти слезы! Сама Рэчел, черт побери, не проронила и слезинки — она не из плакс. Неудивительно, что она не могла дождаться, пока Рэчел уйдет. Мадлен предприняла попытку — довольно неуклюжую — задержать Рэчел, но та заявила, что без сигареты не протянет больше и минуты. Сигареты — удовольствие дорогое, но это уже ее дело, ее деньги. Хотя Рэчел ради проформы договорилась о следующей встрече, Мадлен боялась, что она больше не придет. Было что-то такое в детстве Рэчел, с чем они должны были и хотели разобраться, но Рэчел не подпускала ее к этой тайне. Может, ее мать умерла от рака, может, что-то произошло в раннем детстве. И сеансы психотерапии подводили их все ближе к сути проблемы. Рэчел понимала, что не сможет постоянно сдерживать свои чувства. Ей придется обнажить свое уязвимое, растоптанное «я», чтобы и она сама, и Мадлен смогли рассмотреть его поближе.

Чтобы отправиться в подобное «путешествие», нужны сила воли и желание, а необходимость платить часто лишь усугубляет положение.

Мадлен отыскала свою машину на парковке на Пьерпонт-сгрит и отдала грабительскую сумму сварливому владельцу. Ей удалось избежать заторов в час пик, следуя собственным маршрутом: она выбирала узенькие улочки, по обеим сторонам которых высились добротные каменные особняки, пересекала расположенные в стороне от основных магистралей площади с внушительными палладийскими виллами. И хотя автомобильное движение по этим площадям не приветствовалось, оно прямо не запрещалось. Вскоре машина начала круто подниматься в гору по проселочной дороге. Городская суета осталась позади, воздух стал чище. Мадлен опустила стекло и вдохнула полной грудью. Где еще в мире можно покинуть центр города и уже через минуту созерцать луга, покрытые ковром весенних цветов, и поля с пасущимися коровами и овцами?

Подъезжая к месту назначения, Мадлен крепче сжала руль. Хотя она любила и уважала мать, визиты к ней два раза в неделю были утомительными и скоротечными. Мадлен понимала, что не стоит себя винить, но то, что мать окончит свои дни в этой холодной сырой стране, а не в красивом, покрытом буйной растительностью Ки-Уэсте или на любимой ею Кубе, камнем лежало на душе. Росария горевала о прошлом и частенько обвиняла Мадлен в том, что оказалась в этом аду, как-то позабыв, что это ее муж, отец Мадлен, настаивал, чтобы они переехали в Англию, на его родину.

Мадлен проехала под аркой, ведущей вдоль широкой аллеи прямо к дому. Сеттон-Холл представлял собой величественный особняк в стиле Тюдоров, теперь превратившийся в своего рода тюрьму — психиатрическую больницу для богатых. Когда-то здесь была резиденция герцога Сеттона, который пропил и профукал все свои деньги, потом особняк был продан одному дельцу, заработавшему немалое состояние на роскошных частных лечебницах. Этот делец заключил с Невиллом договор, стоивший тому нескольких картин, зато его сумасшедшая бывшая жена доживала свои дни с высочайшим комфортом. Таким образом Невилл одним махом избавился и от бывшей жены, и от угрызений совести.