— О чем ты?

— О том, что невмоготу мне в четырех стенах, — серьезно ответила она, — что в обители, что здесь… Тесно, дышать нечем! В лесу вот другое дело — над головой небо да кроны древесные, кругом чудо чудное, что зимой, что летом… Я, госпожа, иногда думаю: может, я вовсе и не из крестьян, а из каких-нибудь лесовиков? То-то и одежа на мне была незнакомая…

— Что за лесовики? — не поняла я.

— Да есть такие, живут себе в самой глуши, подальше от княжеских людей, не враз их найдешь. Издали заметят, а то зверье лесное им просвистит-пролает, что чужаки идут, так они подхватятся — и ищи-свищи по чащобе да болотам-то! — пояснила она. — Охотятся они, мед собирают, пушнину добывают, опять же. Из дерева хорошо режут, корзины плетут и всякое такое, украшения даже делают, а потом меняют на зерно и прочее… Я даже тут на ярмарке таких видала, и не раз, да вот, голова дурная, не сообразила подойти спросить, не пропадал ли у них кто?

— Думаешь, мало детей в лесу теряется? — вздохнула я.

— А вдруг бы кто вспомнил? — упрямо повторила она. — А так или иначе, в замке я не останусь. Динк по лошадям скучать будет — привык уже, ну да ничего, пса охотничьего заведет! Он говорил, был у него такой, умник-разумник, волчьих кровей, росли они вместе… А когда Динка поймали, то пса подстрелили, он защищать кидался… Так он и не знает, остался ли тот жив, смог ли уползти?

— Даже если и так, лет уж сколько прошло? Собаки столько не живут, — сказала я, подумав, что если это был потомок чутконосых, то мог и дождаться хозяина.

— Ну да. А он все равно верит, что жив его Волчок… — Мадита утерла глаза, шмыгнула носом и спросила: — Может, мы вместе ушли бы, госпожа? Говорю ведь, в лесу не враз сыщут, даже и с собаками. Динк знает, как следы путать, уж не пропадем!

— Я бы рада, — тихо ответила я, — но мне нужно совсем в другую сторону. Туда…

Я взглянула за окно: сейчас горы были вовсе не различимы, скрытые низкими серыми облаками, еще и дождь зарядил мелкий-мелкий… При таком на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядишь, а думаешь лишь о том, как бы поскорее оказаться под крышей. Погоды лучше и придумать нельзя!

— Когда меня отправляют? — спросила я.

— Завтра на рассвете, госпожа, — ответила Мадита. — Я пыталась сказать, мол, то да се не готово… Говорят, ничего, позже пришлют, да и зачем вам в обители столько добра? Чай не на балах красоваться едете!

— Ясно. Тогда проверь засов. Попробую, получится ли… И не вздумай закричать!

Я взяла свою маску (надо же, привыкла именовать ее своей) и приложила к лицу. Мадита испуганно ойкнула, но тут же умолкла.

— Что ты видишь? — спросила я, повернувшись к ней. — Вернее, кого?

— Так вас же, госпожа…

— А теперь?

Мадита прижала руки ко рту и округлила глаза, когда лицо мое начало меняться. Черты его заострились, подбородок стал тяжелее, нос из прямого сделался ястребиным, глаза стали карими, густые брови легли над ними тяжелыми дугами…

— Вылитый… — прошептала Мадита. — Только глаза, как у старого князя, а еще уши…

— Что — уши? — не поняла я.

— Уши у него не такие. У вас они маленькие и прижатые, а у него оттопыренные, и мочки крупнее.

— Надо же, я и не замечала! — поразилась я. — Гляди, так похоже?

— Да, да! И еще, госпожа… — Мадита хихикнула в кулак. — Еще кое-что забыли!

— Что?

— Так у парней же кадык есть!

Я едва не выругалась вслух и подправила внешность. Надеюсь, штаны с меня никто снимать не будет, потому как изобразить такое отличие маска вряд ли способна!

— И кожа должна быть погрубее, — продолжала Мадита. — Князь бороду с усами не носит, это нынче не принято, но щетина-то у него давно растет…

— Точно, — кивнула я. Еще не забыть бы, что растет она, может, и не быстро, но постоянно, а в пути не до бритья. — Похоже?

— Ага, ага… так лучше и оставить, поди разбери, два дня путник в дороге или больше, — поняла она мою мысль. — У юнцов все ж не так борода кустится, как у мужиков постарше, а у светловолосых она еще и пореже будет.

Я вспомнила одного из отцовских друзей, Расти, — это был могучий солнечно-рыжий здоровяк с такой бородой, под которой я, когда мне было лет пять, могла спрятаться целиком! По обычаю своего народа он замысловато заплетал и ее, и буйную гриву по пояс тоже, и, право, таким косам позавидовала бы любая девица…

— Мадита, — спохватилась я, — а голос-то?

— Голос девчачий, — удрученно ответила она. — Но, может, вам прикинуться простуженной, сипеть да кашлять?

Как же я об этом не подумала? Лицо лицом, фигура моя сойдет за мальчишескую, но голос у меня все равно девичий! Вряд ли маска умеет и его менять… Хоть немного бы пониже и погрубее, чтобы сойти за юношу, у которого голос недавно переломался!

— Если только так, но долго ли я смогу притворяться? — вздохнула я, и Мадита опять ойкнула. Да я и сама услышала: сперва я заговорила ломким баском, а в конце дала петуха.

— Выходит, долго, — засмеялась она. — Вы сейчас в точности как князь говорили, когда у него голос менялся. Сурово так отчитывает кого-нибудь, а потом на комариный писк срывается!

«Хорошо, — решила я, снова взглянув в зеркало, — нужно запомнить этот облик Конечно, не Райгор один в один — он пошире в плечах и массивнее, но если особенно не приглядываться… И та же Мадита говорила: мало ли таких княжат крутом живет-поживает?»

Мне показалось, на маске вспыхнули искры в тех местах, к которым я прикоснулась, чтобы снять ее, но, должно быть, это был отблеск свечей.

— А знаете, госпожа, — сказала Мадита, опасливо разглядывая серебряную личину, — сдается мне, я такие уже видела.

— Конечно, видела. Их в зале трофеев полным-полно.

— Нет, я туда и носа не кажу, разок на пороге постояла да и пошла восвояси, больно уж жутко, — покачала она головой. — И я неправильно сказала. Не такие. Не серебряные, уж во всяком случае, те не блестели. Да, верно… из коры они были, вместо волос — ветки, вместо бород — мох да трава…

— Ты о чем, Мадита? — встряхнула я ее за плечо.

— Сама не знаю, госпожа, — обескураженно ответила она, помотав головой, словно только что проснулась и пыталась избавиться от сонной одури. — Как будто картинки в голове появились: дремучий лес, деревья в три обхвата, на поляне костер большой-пребольшой, а вокруг него пляшут так, что земля гудит, палая листва вихрем завивается, и шишки с веток валятся. И все в личинах из коры и лыка, и мужики с парнями, и девки с бабами — тех по венкам отличить можно, а одежда одинаковая. Рядом дичь жарят, пекут что-то, а еще ягодное вино льется, духовитое — малина, ежевика, брусника, черника с земляникой… На весь лес запах стоит! И я тоже пляшу со всеми вместе, и до того мне весело!..