В переулках было людно. Пожалуй, даже слишком, с учетом того, что он собирался сделать. Да еще все шли группами или парами.

Йенс высмотрел жертву, одинокую женщину лет двадцати с небольшим – черные волосы убраны в высокую прическу, каблуки, платье выше колена. Трубка прижата к уху. Валь двинулся ей навстречу, ускорив шаг.

Когда он приблизился, девушка что-то тараторила по-итальянски. Йенс выхватил у нее из рук мобильник, свернул в ближайший переулок и побежал. Он слышал, как она кричала за его спиной, и петлял по переулкам, пока не оказался на площади, смешался с толпой и окольными путями направился к отелю. По пути он набрал номер, который помнил наизусть. Прижал трубку к уху – она пахла дешевой детской парфюмерией.

Она ответила после двух сигналов.

– Йенс?

Валь соскучился по ее голосу.

– Завтра лечу в Майами, – сказал он.

– Лотар?

– Он там.

– Как он?

– Нормально. Но мы под наблюдением круглые сутки, и я не знаю, насколько мы еще там задержимся. А вы? Как вы там? Все целы?

– Да, все целы. С нами всё в порядке.

– А как ты? – спросил Йенс.

София проигнорировала этот вопрос.

– Где ты сейчас? – спросила она вместо ответа.

– Неважно, – отмахнулся Валь, – у нас мало времени. Слушай меня, София. Только что у меня в номере побывал Лешек с какой-то женщиной. Они тоже собираются в Майами – вероятно, чтобы забрать Лотара. Мы должны их опередить.

Йенс приближался к отелю. Бринкман молчала.

– Эй, ты еще здесь?

Она пробормотала «да».

– Кто эта женщина? – спросил Валь. – Темноволосая, красивая, с зелеными глазами…

– Соня Ализаде, – ответила София. – Иранка, что-то вроде медсестры при Гекторе. Все время была с ним.

– Они думают, что ты мертва.

– Что говорил Лешек?

– Спросил, не знаю ли я, кто тебя убил.

Бринкман выдержала паузу, прежде чем задать следующий вопрос:

– Он что-нибудь говорил о Гекторе?

– Нет.

– А ты спрашивал?

– Нет.

Тишина.

– София? – снова позвал Валь.

– Да?

– У меня мало времени. Нам нужна помощь. Завтра я вылетаю в Майами. Предположительно, туда же собираются Лешек и Соня. Времени очень мало.

Затем Йенс продиктовал адрес в Майами, выбросил телефон в мусорную корзину и вошел в отель.

София сидела на полу посреди комнаты с трубкой в руке.

С Лотаром всё в порядке, с Йенсом, похоже, тоже. Это самое главное. В дверь за ее спиной постучали. На пороге стоял Майлз.

– Йенс? – кивнул он на трубку.

– Да.

– Что-то с Лотаром?

– С ним все хорошо.

Ингмарссон опустил глаза в пол, а потом снова поднял их.

– Что он говорил?

– Он хочет, чтобы мы их забрали.

– Откуда?

– Из Майами.

– Ничего не выйдет. – Майлз покачал головой.

– Ничего не выйдет, – чуть слышно повторила София.

Лотара предали, обменяли на Альберта… И вот теперь предают еще раз. Ингмарссон повернулся, чтобы идти.

– Майлз? – снова заговорила Бринкман.

Он остановился.

– Йенс сказал, что Лешек и Соня тоже собираются туда.

– В Майами?

– Да.

– Откуда ему это известно?

– У него не было времени на объяснения, но он говорил с Лешеком… Они будут там…

Ингмарссон знал, что его собеседница скажет дальше, но тем не менее дал ей выговориться.

– Гектор и Арон будут с ними, – закончила София.

– И что ты намерена делать?

– Это шанс, Майлз, и мы должны его использовать.

– Связаться с Томми?

– Да. Навести на них полицию Майами.

– О чем вы? – Альберт въехал в комнату на инвалидном кресле. Посмотрел на мать, потом на Майлза.

«Так, ни о чем», – хотела ответить Бринкман, но промолчала.

– Я хотел бы остаться с мамой наедине, – сказал Альберт.

Майлз вышел из комнаты.

* * *

Ей захотелось ему солгать, защитить себя. Альберт смотрел на мать чистыми голубыми глазами. Не так уж и давно София впервые встретила этот взгляд – семнадцать лет назад, на больничной койке. Тогда у нее возникло чувство, что они виделись раньше. Что когда-то давно она уже знала Альберта. Время от времени, как и большинство женщин на земле, она обещала себе защищать его, никогда не обманывать и обеспечить ему уверенность в завтрашнем дне.

До сих пор это удавалось ей плохо.

– Почему ты молчишь, мама?

– Я не знаю, что тебе сказать, – прошептала София.

– Ты уверена?

– Мы должны жить дальше, Альберт. Ты и я. Мы не можем воевать с Игнасио… Мы ничего не можем здесь сделать.

– Жить дальше, ты и я?

Женщина хотела что-то сказать, но Альберт опередил ее.

– Ты и я?.. Посмотри на меня, мама… Разве это жизнь?

София должна была возразить, но сын не дал ей раскрыть рта.

– Нет, подожди… Ты обменяла меня на него. Ты выдала его Игнасио, чтобы я был свободен. И единственное, о чем я прошу тебя с тех пор, – это чтобы ты вернула меня обратно… Потому что мы остались ему должны… Потому что мы остались должны себе… И потом… ты обещала…

– Мы будем жить лучше, все образуется… Я должна тебе больше, чем Лотару или кому-либо другому.

– Но один долг не отменяет другой.

София посмотрела на сына. Он умолял ее всем своим видом.

– Ничего не получится, Альберт, – его мать покачала головой.

Она видела, как он мучается.

– Мне стыдно, мама. Избавь меня от этого.

И внезапно Бринкман поняла, что ему сказать. Что это ей должно быть стыдно, а не ему. Она не заглянула Альберту в глаза. Он сидел в инвалидном кресле. Она привыкла видеть его уверенным в себе и исполненным достоинства, но сейчас парень выглядел подавленным. Разбитым. Как будто она предала его, как когда-то Лотара…

– Тебе нечего стыдиться, – только и сказала София.

Сын словно не слышал ее, думая о чем-то своем.

– Помню, была среда, – тихо сказал он. – Двадцать минут пятого. У меня только что закончились уроки, последний – шведский. Я ехал домой на велосипеде. Возможно, в компании Густава. Было тепло… Велосипед позвякивал, когда я въезжал на холм. Асфальт был новенький, гладкий… Дома я приготовил поесть, включил музыку на кухне, открыл дверь на террасу. Потом переоделся, поехал на теннисный корт. Играл с друзьями, мне было весело. Вероятно, выиграл, но это не имело никакого значения. Я возвратился домой в хорошем настроении, я был свободен. Потом пришла Анна. Я принял душ, переоделся, мы пообедали вместе на террасе с видом на зеленую лужайку. Потом появилась ты. Мы сидели и беседовали. Затем сели в поезд и поехали в город, в кино. Все просто, как и должно быть.