Поэты говорят мне, что враги превосходили нас числом, но, по-моему, у нас было больше людей.

И мы были лучше вышколены. И еще у нас имелось то преимущество, что мы находились выше людей Харальда. И вот мы ударили в его «стену».

Я нанес удар щитом. Чтобы «свиная голова» сработала, атака должна быть быстрой и жесткой.

Помню, я прокричал воинский клич Этельфлэд:

— Убейте их всех! — а потом прыжком одолел последнее разделяющее нас пространство, вложив весь свой вес в левую руку с тяжелым щитом.

Мой щит врезался в щит Харальда, так что того отбросило назад. Я ткнул Осиным Жалом под нижним краем своего круглого щита. Клинок ударил и пронзил. Момент неясности, замешательства. Я знаю, что Харальд обрушил свой топор, потому что его лезвие искалечило кольчугу у меня на спине, хотя и не коснулось кожи. Мой внезапный прыжок, должно быть, вынес меня за пределы досягаемости топора. Позже я выяснил, что мое плечо превратилось в сплошной темный кровоподтек, и понял, что сюда попало топорище, но во время боя я не почувствовал боли.

Я называю это боем, но вскоре все было кончено.

Что я помню — так это как пронзало Осиное Жало, помню ощущение клинка, вошедшего в плоть. Я понял, что ранил Харальда, но потом тот вывернулся, уйдя влево, отброшенный в сторону весом и скоростью нашей атаки, и Осиное Жало высвободилось.

Финан справа прикрывал меня щитом, когда я врезался во второй ряд и опять сделал выпад Осиным Жалом, продолжая двигаться вперед.

Я ударил датчанина железном умбоном щита и увидел, как копье Райпера вышибло ему глаз.

В воздухе висел запах крови, звучали вопли, чей-то меч мелькнул справа от меня, пройдя между щитом и моим туловищем. Я просто продолжал идти вперед, а Финан полоснул коротким мечом по руке напавшего на меня человека. Вражеский меч бессильно упал.

Теперь я двигался медленно, толкая людей впереди, в то время как меня толкали те, кто стояли сзади. Я делал Осиным Жалом короткие сильные выпады, и в моих воспоминаниях эта часть битвы вершилась в полной тишине.

Конечно же, тишины быть не могло, но так мне кажется, когда я вспоминаю Феарнхэмм.

Я вижу гримасы. Я вижу мелькание клинков. Я вспоминаю, как присел, проталкиваясь вперед. Я помню взмах топора слева от меня; помню, как Райпер поймал топор на щит, и тот раскололся. Я помню, как споткнулся о труп лошади, которую Харальд принес в жертву Тору, но меня толкнул вверх датчанин, пытавшийся выпотрошить меня коротким клинком. Этот клинок остановила золотая пряжка моего пояса, и я помню, как резанул Осиным Жалом промеж ног врага и дернул клинок назад, а потом наблюдал, как глаза датчанина распахнулись от ужасной боли. А после он внезапно исчез, и — так же внезапно, совершенно внезапно — передо мной не осталось больше щитов. Впереди были только огород с овощами, да навозная куча, да домик — его изувеченная соломенная кровля грудой лежала на земле. Я помню все это, но я не помню никакого шума.

Позже Этельфлэд сказала мне, что наша «свиная голова» прошла прямо через строй Харальда. Так, должно быть, это выглядело с вершины холма, откуда она наблюдала, хотя мне все это казалось медленной и тяжелой работой. Но мы и вправду прошли сквозь строй датчан, мы раскололи «стену щитов» Харальда, и теперь должна была начаться бойня.

Датская «стена щитов» была разбита. Теперь, вместо того чтобы биться в строю, где сосед помогает соседу, каждый датчанин сражался сам за себя, а наши люди, восточные саксы и мерсийцы, все еще стоявшие в строю — щит сомкнут со щитом — резали, полосовали и пронзали обезумевших врагов.

Ужас охватил их мгновенно, как огонь сухое жнивье. Датчане бежали, и я жалел лишь о том, что наши лошади остались на вершине холма, под охраной мальчишек, иначе мы пустились бы в погоню и перебили бы врагов в спины.

Не все люди Харальда бежали. Некоторые всадники, те, что готовились обогнуть холм и напасть на нас сзади, ринулись на нашу «стену щитов», но лошади не очень-то хотели атаковать плотные ряды. Датчане колотили копьями по щитам, заставив наш строй прогнуться, и на помощь этим всадникам пришли другие. «Свиная голова» потеряла форму клина, но мои люди оставались вместе, и я повел их навстречу внезапной яростной атаке.

Конь попятился от меня, молотя копытами, и я принял на щит гремящие удары. Жеребец щелкнул на меня зубами, а его всадник рубанул сверху вниз мечом; железный край щита остановил клинок. Мои люди окружили атакующих, которые осознали опасность и оттянулись назад… И тут я впервые увидел, зачем они вообще атаковали.

Они явились, чтобы спасти Харальда. Два моих воина захватили знамя Харальда — окрашенный красным волчий череп на древке со штандартом, изображающим лезвие топора — но сам Харальд лежал в крови среди горошка. Я закричал, что мы должны его захватить, но на моем пути был конь, и его всадник все еще дико размахивал мечом. Я вонзил Осиное Жало в лошадиное брюхо и увидел, как Харальда тащат назад за лодыжки. Огромный датчанин перебросил Харальда через седло, а другие повели лошадь прочь. Я пытался до них добраться, но Осиное Жало застряло в теле содрогающегося коня, всадник которого все еще тщетно пытался меня убить, поэтому я выпустил рукоять короткого меча, схватил врага за запястье и дернул. Раздался вопль, когда конник свалился с седла.

— Убей его! — скомандовал я человеку рядом со мной и высвободил Осиное Жало.

Но было слишком поздно — датчане ухитрились спасти раненого Харальда. Я вложил Осиное Жало в ножны и вытащил Вздох Змея.

В этот день больше не будет сражения в «стене щитов», потому что теперь мы будем охотиться за датчанами в переулках Феарнхэмма и за его пределами.

Большинство людей Харальда бежали на восток, но не все. Две наши атаки раскололи орду Харальда, стиснули ее, и некоторым пришлось бежать на запад, углубляясь в Уэссекс.

Теперь реку пересекали первые всадники-саксы, преследующие беглецов. За датчанами, которые спасутся от этой погони, будут охотиться крестьяне. Тех, что бежали на восток, везя своего раненого вождя, было больше, и они приостановились в полумиле от Феарнхэмма, чтобы собраться с силами. Но как только появились сакские всадники, они продолжили отступление. И в Феарнхэмме тоже все еще оставались враги, укрывшиеся в домах, где мы охотились на них, словно на крыс.

Они молили о пощаде, но мы не даровали ее, потому что все еще были рабами неистового желания Этельфлэд.

Я убил человека на навозной куче, рубанув его Вздохом Змея и располосовав его горло наконечником меча. Финан в погоне за двумя датчанами ворвался в дом, и я поспешил за ним, но оба врага были уже мертвы к тому времени, как я влетел в дверь.

Финан швырнул мне золотой браслет, а потом мы оба окунулись в освещенный солнцем хаос.

Всадники галопом скакали по улице, выискивая врагов. Я услышал крик позади хижины, мы с Финаном побежали туда и увидели огромного датчанина — на руках его блестели серебряные и золотые браслеты, на шее висела золотая цепь; он сражался с тремя мерсийцами. Я понял, что это капитан корабля, человек, который привел свои команды на службу Харальду в надежде найти себе земли в краю восточных саксов. Но вместо земель он нашел в стране саксов могилу.