* * *

В первые же дни войны 1914 г. Политическое Бюро оказа­лось перед исключительно тяжелыми задачами. Искренними патриотическими настроениями было охвачено все население России. В Петербурге имели место многочисленные патриоти­ческие демонстрации, в которых принимали видное участие и евреи.

26 июля 1914 г. Фридман огласил в Государственной Думе декларацию, в которой было сказано:

«В исключительно тяжелых правовых условиях жили и живем мы, евреи, и тем не менее, мы всегда чувствовали себя гражданами России и всегда были верными сынами своего отечества... Никакие силы не отторгнут евреев от их родины — России, от земли, с кото­рой они связаны вековыми узами. В защиту своей родины евреи вы­ступают не только по долгу совести, но и по чувству глубокой к ней привязанности».

Вся русско-еврейская пресса, включая и сионистическую, и органы, выходившие на идиш, проявили в эти дни патриотиче­ские настроения в связи с войной. Значительно было число до­бровольцев евреев, в числе которых были и студенты загранич­ных университетов, из-за процентной нормы лишенные права учиться в России. Русские евреи, учившиеся в союзных госу­дарствах, вступали добровольцами в союзные армии. Мобили­зация среди еврейского населения России почти не дала недо­бора. Процент евреев в армии был выше их процента в населе­нии, как и процент убитых и выбывших из строя. И все же вой­на с первых же дней стала для евреев источником исключи­тельных бедствий. Уже через несколько дней после начала вой­ны начались в прифронтовых местечках сплошные выселения евреев по распоряжению местных военных начальников. Так, например, через десять дней после объявления войны комен­дант поселка Мышенка близ Лодзи предписал всем евреям (их было 2000) немедленно выехать и не подчинился распоряже­нию губернатора, разрешившего им вернуться. Такого рода вы­селения имели место по распоряжению местных начальников, в особенности, в Русской Польше, где антисемитизм среди польского населения был очень силен. Ложные доносы и рас­пространение ложных слухов об еврейском предательстве ста­ли обычным явлением. В Сувалках в сентябре 1914 года про­изошел и еврейский погром.

Печальную роль сыграло и отношение к евреям польских политических лидеров. Как известно, Верховный Главноко­мандующий тотчас после начала войны обратился с воззвани­ем к населению русской Польши, в котором объявил, что после победоносного окончания войны Польше будет дана автоно­мия. В связи с этим в Варшаве был образован Центральный Обывательский Комитет, который должен был явиться орга­ном, представляющим население русской Польши перед влас­тями и средоточием для всех мер по оказанию помощи страда­ющему от войны населению. Председателем Центрального Ко­митета был кн. Четвертинский. В этот Комитет не был вклю­чен ни один еврей, несмотря на то что евреи составляли 14% населения.

Сборы в пользу пострадавшего от войны населения Польши были предприняты и Вольно-Экономическим Обществом; Об­щество это сделалось ареной для дискуссии между представите­лями петербургских евреев и проживающими в Петербурге польскими интеллигентами. Мы доказывали всю недопусти­мость отказа поляков включить евреев в число членов Обыва­тельского Комитета, поляки пытались его защищать. Арбитрами явились русские члены Вольно-Экономического Общества, принявшие участие в этой дискуссии, среди них Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович, В. Мякотин, Лутугин и многие другие. После оживленных прений предложение поляков, чтобы все собран­ные деньги были переданы Обывательскому Комитету, было от­вергнуто.

Было постановлено, что Е. Д. Кускова повезет собранные деньги в Варшаву и позаботится о том, чтобы распределение денег было поставлено правильно, и помощь жертвам войны оказывалась бы без различия вероисповедания и националь­ности. Ек. Дм. Кускова по прибытии в Польшу пришла к за­ключению, что передача денег Обывательскому Комитету это­го не гарантирует и решила передать Комитету 86% денег, а 14% (соответственно проценту еврейского населения), пере­дала правлению Варшавской Еврейской Общины, так называ­емой Гмине.

Это решение дало нам большое моральное удовлетворение и весьма смутило наших польских оппонентов. И легко можно се­бе представить, как, в свою очередь, смущены были мы, когда уз­нали, что Варшавская Еврейская Община, не желая отделяться от большинства населения Русской Польши, постановила пере­дать полученные деньги Обывательскому Комитету.

Однако, под влиянием русского общественного мнения и благодаря все усиливающимся протестам, лидеры Обыватель­ского Комитета решили пойти на компромисс. Они создали особую секцию по еврейским делам из 10 человек — шесть чле­нов были поляки, а евреям было предложено наметить 4-х чле­нов секции, которые, однако, членами Комитета не станови­лись. Еврейскими кругами были намечены 4 лица — из них два из ассимиляторских кругов — Ст. Натансон и Эйгер, и 2 сиони­ста — инженер Вейсблат и г. Рундштейн. При общине был обра­зован специальный военный комитет под председательством Абрама Подлишевского. В нем в большинстве были сионисты, и между ними и остальными членами постоянно возникали не­примиримые противоречия. Скоро выяснилось, что лидеры Обывательского Комитета не дают еврейской секции возмож­ности фактически проявлять какую-либо деятельность, и наци­онально настроенные члены секции настаивали на том, чтобы все евреи вышли из ее состава. До нас дошли сведения о раско­ле в еврейской среде и решено было командировать в Варшаву делегата, чтобы помочь варшавским евреям разрешить стояв­шие перед ними проблемы. Выбор пал на меня — вероятно, в связи с тем, что я десятью годами раньше поехал в Варшаву, как делегат Петербургского еврейства, а также ввиду того, что я принимал деятельное участие в дискуссиях в Вольно-Экономи­ческом Обществе.

Как различна была картина, которую я встретил в Варшаве, по сравнению с той, с которой я столкнулся в 1904 году! Тогда варшавские еврейские деятели, хотя и вежливо встретили меня, но было явно, что они избегали совместных действий с русским еврейством и, во всяком случае, не допускали и мысли, чтобы русские евреи вмешивались в их дела. Теперь тот же Станислав Натансон, в квартире которого в 1904 г. состоялось собрание, от­клонившее мое предложение, чтобы Община подписала обраще­ние к Правительству с требованием равноправия, восторженно встретил мое появление в Варшаве.

«Как хорошо, что вы приехали», с этими словами встретил меня Станислав Натансон, «мы здесь ни до чего договориться не можем. В Военном Комитете при Общине образовались две группы, точки зрения которых непримиримы. Только человек со стороны может добиться согласованных действий». Мне уда­лось убедить Станислава Натансона и Эйгера в том, что отказ евреев участвовать в Секции Обывательского Комитета явля­ется единственным достойным выходом из положения. Я напи­сал проект письма с мотивировкой выхода, и мне удалось до­биться, чтобы как Натансон и Эйгер, так и два национально на­строенных члена, его подписали. Так в ноябре 1914 года секция по еврейским делам прекратила свое кратковременное сущест­вование.

Имел я беседу и с известным польским левым деятелем Па­теком, защитником по политическим делам, впоследствии по­слом Польши в Москве. В