– Сейчас уже никто не курит, – говорит она.

В прошлый раз жеманство не сработало, так почему бы просто не быть собой?

– Это точно, – соглашается Финн.

– Я здесь, потому что в женский туалет очередь человек тридцать, если ты не в курсе. А в мужской – никого. Не знаю, в чем ваш секрет. Может, в писсуарах. Но местные знают про этот туалет. Так что прошу меня простить, – говорит она и протискивается в туалет мимо Финна.

Она включает воду и брызгает холодной водой под глазами, а потом наносит розовый блеск и несколько раз сжимает губы. Открывая дверь, она не знает, чего ожидать. Пейдж почти уверена, что Финна там нет: пошел ныть Коре, что пора уходить. А может, он еще здесь. Пейдж внезапно понимает, что не знает, чего хочет больше. У нее сдают нервы.

Когда Пейдж открывает дверь, Финн еще там. Ей стало бы неловко за него, если б она не испытывала к нему другие чувства. Выглядит он жалко – прислонился к стене, без бокала и телефона. Без какой-либо причины здесь находиться.

– Прости за тот вечер, – говорит он. – Мне просто хотелось это сказать. Я вел себя глупо. Прости.

– Нет нужды извиняться, – отвечает Пейдж, собираясь пройти мимо.

– Ты сказала, что предложение в силе.

Некоторое время они просто смотрят друг на друга.

– Да, – наконец произносит она, и Финн хватает ладонями ее лицо и целует как безумный.

Они вваливаются в туалет и запирают за собой дверь. Финн расстегивает верхние пуговицы рубашки, хватается за воротник и сдергивает ее хорошо отработанным движением. Потом расстегивает молнию на ее платье. С мыслью о том, насколько проще было бы без многочисленных слоев модного наряда, Пейдж помогает Финну задрать тесное платье до бедер. Он приподнимает ее и сажает на столик с раковиной.

Это не страстное романтическое свидание, и Пейдж не делает обещанные фотографии. Она позволяет Финну снять штаны и грубо войти в нее. Она ненавидит его за то, что он с такой легкостью предал Кору, но отгоняет эту мысль. Пейдж обвивает его ногами, опираясь спиной на зеркало, а рукой на раковину. И тут ее электрическим током пронзает вспышка оргазма, не оставляя места для других чувств, таких, как раскаяние или стыд. Она заглушает хрипы и стоны Финна, и все довольно быстро заканчивается.

– Нас слишком долго не было, – произносит она, поспешно поднимая с кафельного пола упавшую сережку, поправляет прическу и разглаживает складки на одежде. – Иди первый. – Пейдж выталкивает Финна из туалета. – Мы не можем появиться вместе.

– Ага, ладно.

Финн выскакивает из туалета, а она выжидает еще несколько минут.

У них не было времени обдумать или поговорить о том, что произошло, но одно Пейдж знает наверняка.

– Теперь он мой, – шепчет она себе под нос.

10

Джорджия

По утрам от недосыпа у меня что-то по типу похмелья. Руки и ноги наливаются тяжестью, я пью тонны кофе и становлюсь дерганой, но все равно измотанной. По ночам я не сплю, думая о том, как его убить. Каждую ночь я провожу в комнате Эйвери, а Лукас запирает дверь снаружи на засов, прежде чем лечь спать. Порой я гадаю, сумею ли воткнуть кухонный нож ему в сердце, пока он спит, если представится возможность. Подумываю его отравить, но не знаю как. У меня нет ни телефона, ни компьютера, чтобы это выяснить, и все может кончиться смертью. Моей.

В сериале «Преступление в объективе» [10] все женщины, похоже, медленно травят мужей антифризом. У нас нет ни антифриза, ни крысиного яда (я искала), но есть обычные чистящие средства и спрей от насекомых. Сколько их понадобится, чтобы убить человека? Лукас точно почувствует вкус. Он узнает, и на этом все будет кончено. Я размышляю о том, как устроить засаду, когда он войдет в дверь. Однажды я уже пыталась. Стукнула его по голове бейсбольной битой, но поскольку он вдвое крупнее меня, удар только разъярил его и оставил шишку размером с яйцо. Теперь он входит домой с осторожностью. Смотрит на камеры и не сводит с меня глаз почти круглые сутки.

Когда Лукас впервые привез меня в этот дом, то не был таким. Излишне пытался меня контролировать, это да. Но мы были вполне нормальной парой. Я ходила по магазинам и гуляла днем, пока он работал. Я искала место в каком-нибудь отеле, а он делал вид, будто одобряет это. После того как он засыпал, я выходила из дома и выпивала бокал вина на веранде или переписывалась с друзьями.

Лукас просто тянул время, чтобы все устроить. Когда я вспоминаю, насколько была счастлива и пребывала в блаженном неведении, что вскоре моя жизнь будет состоять не из романтических ужинов, совместных отпусков и выходных, как сразу после знакомства, на меня накатывает волна тошноты. Я могла бы спастись, если б хоть о чем-то догадывалась, если б была менее доверчивой и глупой.

Ему нужно было познакомить со мной хотя бы нескольких сослуживцев и родственников, чтобы те увидели: я существую и мы счастливы. И когда я якобы заболела, они сочувствовали ему, им не казалось странным, что они никогда не видели его больную жену, которая не выходит из дома. Они видели счастливого, нормального человека, который потом заболел – так тщательно это было разыграно. Всякий раз Лукас обязательно намекал на мою ненормальность, чтобы выглядеть самоотверженным и многострадальным мужем. Как только все было готово, положение изменилось в одночасье. Я превратилась из радостной новобрачной в пленницу.

Я стою у кухонной стойки с третьей кружкой кофе в руке и вдруг вижу идущую к дому женщину. Я не знаю, кто это. Не успеваю отойти от окна и сделать вид, будто меня нет дома, как она замечает меня и машет рукой. Я не машу в ответ. Ставлю кружку и грызу костяшку пальца, размышляя. Нужно открыть дверь, да? Лукас наверняка за мной наблюдает. Как только в доме раздаются голоса, на его телефоне тренькает оповещение, и Лукас слушает, чем бы он ни был занят. Иногда в этот момент он может и не смотреть, но позже всегда проверит запись и убедится, что ничего не пропустил, по крайней мере те места, где звучат голоса.

Я не знаю, что она скажет. Может, Лукас разозлится, если я не отзовусь, как нормальный и дружелюбный человек, а может, если заговорю с ней и скажу что-то не то? Что ей здесь понадобилось? Я