банки, чтобы освободить мне место. Он улыбается из-под устрашающей спутанной бороды, и я замечаю его босые ноги. Я взвешиваю варианты. Это мой единственный шанс или я просто потеряю время, отбиваясь от него?

И тут вижу такси, в четырех-пяти машинах позади, оно сбавляет скорость на красном светофоре. Я бегу к нему и бросаюсь наперерез, когда машина притормаживает. Водитель сигналит и отгоняет меня, махая рукой, но, как только он останавливается, я открываю дверцу, не дав таксисту запереть ее, чтобы отвадить сумасшедшую дамочку, и прыгаю на заднее сиденье.

– Какого хрена? Я не на работе. У меня обед.

– Пожалуйста, это срочно. Всего несколько миль. Пожалуйста-пожалуйста, у меня чепэ, – молю я.

– Так вызовите копов.

– Слишком долго! Пожалуйста!

– Гос-споди, – вздыхает он, проводя рукой по волосам.

Я читаю адрес на конверте. Название банка лучше не говорить, тогда таксист задумается, что это за чепэ такое в банке, и может меня выкинуть. Я знаю, что это на углу Келлера и Шестой, поэтому прошу высадить меня там. Водитель качает головой, но едет.

– Я так вам признательна. Спасибо. Огромное спасибо.

После короткой поездки спрашиваю цену.

– Счетчик выключен. Так что просто идите, – отвечает он.

– Вы просто святой, – чуть не плачу я и бегу через парковку у аптеки к банку.

Перед дверями я останавливаюсь, чтобы не выдать свое отчаяние и никого не напугать. Делаю пару вдохов и заправляю волосы за уши. Стараюсь успокоиться, прежде чем войти. Так странно оказаться вне стен дома. Все происходит медленно, как в сюрреалистическом тумане. Пока я жду в очереди к кассиру, от адреналина у меня кружится голова. У меня. Нет. На это. Времени. Я вспоминаю про камеру и как долго уже отсутствую. Пока еще все в порядке, прошло меньше часа, но надо торопиться.

Дождавшись своей очереди, я подхожу к кассирше – женщине чуть за тридцать с зализанными в хвост волосами, крупными серьгами-кольцами и непрактично длинными ногтями. Я показываю ей выписку из банка и прошу снять остаток и закрыть счет. Она, как обычно, говорит, что «им очень жаль это слышать», а потом спрашивает причину. Я говорю, что переезжаю и мне срочно нужны деньги.

– Конечно. Мне только нужно удостоверение личности, а вам надо заполнить эту форму.

– Нет, я не… Я не взяла удостоверение. Думала, что выписки с моей фамилией будет достаточно, – говорю я дрожащим голосом.

Я не подумала об удостоверении, потому что Лукас давным-давно забрал его у меня, и решила, что выписки достаточно. Не знаю почему, но я думала, что у меня есть шанс.

– Как мы поймем без документов, что это вы?

– Пожалуйста, пожалуйста, умоляю. Мне нужны эти деньги. Они мои. А я – это я! – кричу я.

Она поднимает брови. Не может быть, чтобы вот так все закончилось. Какая я дура.

– Умоляю вас. Как женщина женщину. Это срочно. Мне нужно уехать, – говорю, заглядывая ей в глаза и надеясь, что она поймет, в какой я опасности.

И кажется, она понимает. Женщина смягчается, нервно сглатывает и морщит губы.

– Мне очень жаль. Это невозможно. Я бы сделала это, если б могла, честно, – произносит она, и я открываю рот, чтобы закричать, броситься на разделяющую нас стойку, выть и умолять, и рассказать ей все, но такая сцена привлечет полицию, а полиция у Лукаса в кармане.

Мне нельзя кричать. Я должна вернуться к ребенку. Без денег убежать не получится, и я никогда не брошу Эйвери. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Женщина делает знак другой кассирше занять ее место, выходит и усаживает меня в кресло, а потом опускается передо мной на колени.

– Как вы? Вам нужна помощь? – тепло спрашивает она.

Да, нужна, отчаянно хочется ответить мне, но я молчу.

– Мне нужно такси. Пожалуйста. Можете вызвать? Побыстрее?

Женщина кивает, но на мгновение задерживается, видимо, ждет, не скажу ли я еще чего-нибудь, а потом заходит за стойку и звонит. Кто-то в темно-синем костюме, похожий на управляющего, пристально смотрит на нее и хмурится. Она быстро доводит меня до двери, пока я не устроила очередную сцену.

– Такси скоро приедет. Просили ждать у двери, – сочувственно произносит она, хотя на самом деле просто избавляется от проблемы.

Я сажусь на скамейку перед зданием и жду такси. Мне слишком плохо, чтобы плакать. Рядом садится женщина с ребенком лет семи. У него в руках коробка «Хэппи мил», и он вытаскивает оттуда жареную картошку и набивает рот. Затем он роняет красную коробку и начинает хныкать. Мать его утешает, опускается на колени и собирает то, что еще можно спасти. Говорит, что гамбургер в обертке, ничего страшного. А потом на обочине останавливается такси.

Помогая ребенку, женщина оставляет сумочку на скамейке. Я чудовище. Лукас превратил меня в чудовище, потому что я хватаю сумку и сую под кофту, а потом бегу к машине и забираюсь в нее. Когда мы трогаемся, женщина так ничего и не замечает. Я жадно копаюсь в содержимом сумки, молясь, чтобы там был мобильник. Его нет.

Нахожу золотые часы. Кажется, «Гуччи». И быстро засовываю их в лифчик. Еще в сумке сорок долларов, их я тоже беру, и все. Только расческа, косметика, резинки для волос, пакет с половинкой побуревшего яблока и ключи. Проклятье. Я беру ключи. Беру ее удостоверение личности и тоже засовываю в лифчик. Потом стучу водителю и отдаю ему сумку.

– Кто-то оставил это на сиденье. На кредитке есть имя, вы сможете найти хозяйку.

Он берет сумку и многозначительно хмыкает, но ничего не говорит.

Я прислоняюсь головой к окну и позволяю литься слезам, так что мелькающий мимо пейзаж расплывается. Мир, которому я больше не принадлежу.

11

Кора

Я сижу за пианино в своей гостиной, с Эйвери на коленях, и играю ее пальчиком «У Мэри есть ягненок», а она попискивает и хихикает. Потом она барабанит собственную мелодию, шлепая маленькими ладошками по клавишам, такая довольная. Я подкидываю ее на колене и листаю папку с нотами, знакомясь с популярными в баре песнями.

Вспоминаю позавчерашнего Гранта в мягком свете свечей, и мысли о нем кажутся запретными. Даже просто думая о нем, я дергаюсь, когда кто-нибудь входит в комнату, как будто мысли можно прочитать. А если кто-то заговаривает со мной, когда я представляю, как мы остаемся наедине после закрытия ресторана и Грант касается меня, зачем-то начинаю оправдываться. Как это возможно, чтобы один вечер с человеком, которого я знаю сто лет, разбудил во мне