сумочки ежедневник, и мы назначаем еженедельные занятия по вечерам в четверг.

Перекинувшись парой фраз, она выходит из моей квартиры, оставляя меня на диване.

Именно на нем я и просыпаюсь позже тем же днем, моя кожа блестит от пота, вызванного лучами солнца, под которыми я лежу.

Мое сердце все еще болит, когда я вспоминаю все, о чем говорил с Джейд. Я хочу ненавидеть Джослин за то, что она все это устроила, за то, что заставила меня открыться и выплеснуть все то уродство, которое таится во мне, но я не могу найти в себе силы сделать это.

Поэтому вместо того, чтобы злиться, я скатываюсь с дивана и иду в спальню, где на прикроватной тумбочке все еще лежит мой телефон.

Не обращая внимания на уведомления и сообщения от парней, я нахожу свой чат с Джослин и отправляю ей простое сообщение.

Нико: Я был храбрым. Спасибо.

Как будто она этого ждала, сообщение сразу же отображается как прочитанное, и маленькие точки начинают прыгать.

Джослин: Я горжусь тобой, Нико. Я знаю, что сейчас тебе может так не казаться, но ты выйдешь из этого состояния более сильным.

На моих губах появляется небольшая улыбка, потому что, несмотря ни на что, я начинаю верить, что она может быть права.

Закрыв ее сообщение, я открываю групповой чат с ребятами, читаю шутки и мемы, которые они присылали в течение дня, а затем перехожу в чат с Тоби.

Тоби: Как ты себя чувствуешь?

Тоби: Бри хорошо. Джоди хорошо о ней заботится.

Тоби: Но она все еще ненавидит тебя.

— Засранец.

Нико: Спасибо за это. Надеюсь, у тебя был дерьмовый день.

Опустив телефон, я смотрю через всю комнату на свое отражение в зеркальных дверях шкафа.

Я выбрал их специально, потому что они дают мне полный обзор кровати. Я знал, что они будут доставлять мне бесконечное удовольствие, пока я ночь за ночью трахал безымянных и безликих девушек. Но когда мое собственное отражение расплывается в ничто, я вижу там только одну женщину.

Воспоминания о последних нескольких неделях нахлынули на меня, и я забыл обо всем на свете, наблюдая за тем, как мы вместе катаемся по моей кровати. Мой член твердеет, когда я представляю, как раздвигаю ее бедра и ем ее, пока она не закричит, а затем переворачиваю нас и позволяю ей скакать на мне, пока она снова не развалится на части, ее киска сжимается на моем члене, пока она использует меня для своего удовольствия.

— Блядь, да, — ворчу я, падая обратно на кровать и просовывая руку под пояс.

Мой член словно стальной, когда я обхватываю его пальцем, из кончика уже течет сперма.

Я накачиваю себя несколько раз, теряясь в ощущениях, заставляя свое тело поверить в то, что это не моя рука, а образы моей сирены, которые проносятся в моем сознании.

Я уже почти достиг точки невозврата, как вдруг останавливаюсь. Я ослабляю хватку и делаю долгий вдох.

То, что я сделал раньше, признавшись в своей уязвимости и неспособности справиться с потерей, было сделано ради нее.

Я пообещал себе в больнице, что найду способ все исправить, докажу ей и остальным, что это меня не победит.

Вытащив руку из штанов, я поднимаюсь на ноги, мой твердый член дразнит меня из-за ткани, а яйца вопят от разочарования.

Но мне нужно кое-что сделать, а не дрочить, как неудачник.

Я роюсь в своих школьных вещах, пока не нахожу тетрадь. Схватив ручку, я сажусь на кровать и упираюсь блокнотом в бедра.

— Черт, — шиплю я. Сегодня я уже позволил себе один раз истечь кровью. Почему я должен позволить боли прекратиться так скоро?

Несколько секунд я постукиваю пером по бумаге, прежде чем заставить себя перестать думать о том, что мне нужно сказать, и просто писать.

Сирена…

* * *

Когда я наконец опускаю ручку и блокнот на кровать, мое сердце бешено колотится, и я снова обливаюсь потом.

Я смотрю на свой беспорядочный почерк, сомневаясь в себе.

Возможно, ей все это безразлично.

Черт, возможно, я никогда не буду настолько смелым, чтобы позволить ей даже узнать о его существовании, но мне стало легче, когда я выложил все это.

Оставив его там, где он есть, я поднимаюсь с кровати и иду в ванную, где нахожу еще одно зеркало, которое навевает еще больше воспоминаний о ней.

Мой член снова болит к тому времени, когда я побрился, сбрил беспорядок, покрывающий мою челюсть, и шагнул в душ, но все равно, кроме как привести себя в порядок, я к себе не прикасаюсь.

Это что, какая-то гребаная разновидность самоистязания? Да, определенно. Но к черту. Это кажется правильным. Когда я кончу в следующий раз, я хочу, чтобы она все контролировала. И не потому, что я не оставил ей выбора, а потому, что она сама этого хочет. Я хочу сказать, что это потому, что она простила меня, но я не уверен, что это когда-нибудь произойдет по-настоящему. Но я не вижу для нас будущего, в котором нам не придется видеться, поэтому она должна быть способна терпеть меня в той или иной форме, и это включает в себя удовольствие, которое мы оба так любим получать друг от друга.

Я переодеваюсь, когда на моей кровати звонит телефон.

Подойдя к нему, я обнаруживаю сообщение в нашем групповом чате. Я почти игнорирую его, полагая, что это очередная неудачная шутка от Алекса, но когда я вижу имя Тео в качестве отправителя, я обращаю на него немного больше внимания.

Тео: Моя квартира. Сейчас. Есть новости.

Мое сердце подскакивает к горлу, а рука дрожит, как у девчонки, когда я разблокирую телефон и набираю быстрое сообщение о том, что я в пути.

Я убираю телефон в карман, а затем складываю письмо, пишу на нем имя Брианны и засовываю его в джинсы.

Когда я вхожу в квартиру Тео, в ней царит тишина. Я не удивлен, что пришел первым, ведь я единственный человек, кроме него, на этом этаже.

Проходя по коридору, я начинаю сомневаться, здесь ли он вообще, так тихо, но когда я выхожу в жилое пространство, то обнаруживаю, что он стоит на кухне, положив ладони на стойку и склонив голову.

То, как он стоит, не вызывает у меня никакой радости.

— Что происходит? — спрашиваю я, ненавидя то, как неуверенно звучит мой голос.

Он вздрагивает от моих слов, давая мне понять, что не знал о моем присутствии, но