Пусть я так и не знаю, насколько он сноровист в рукопашной, хоть и схватывалась с ним сегодня три раза, но, как бы там ни было, ускользнуть от него смогу в любом случае, не в этом дело. Не должен видеть меня этот иногородний, иначе обманывать его, блефовать мне станет намного труднее. Замысел, как обвести Сергея вокруг пальца, сложился в моей голове сам собой, но для его воплощения нужно было доверие Бонзы. Или его растерянность. Или страх.

Мне повезло еще раз — из кармашка сумки я достала паспорт. Ивлев Сергей Геннадьевич, вот он кто на самом деле, если поверить, что корочки эти — подлинные. И вот вам, пожалуйста, — питерская прописка, черным по белому.

Я так обрадовалась и увлеклась, что на время забыла о «жучках», которые хотела оставить здесь после себя, а когда вспомнила, то оказалось, что заниматься их установкой поздно. То ли ванная от спальни далековато, и звуки из нее были здесь почти не слышны, то ли внимание мое чересчур отвлеклось на другое, а скорее все вместе явилось причиной того, что мне пришлось улепетывать из комнаты с замирающим сердцем. Едва я успела вернуть паспорт Ивлева на прежнее место, как услышала приближающееся шарканье шлепанцев. Хороша бы я была, если бы в спальне не было второй двери, да к тому же еще и приоткрытой, как по заказу. Выпорхнула я в нее, ведущую неведомо куда, в темноту и, моля бога, чтобы ничего не попалось под ноги, шагнула в сторону и замерла, затаив дыхание. Бонза уже вовсю расхаживал по спальне, напевая под нос. Одевался, наверное. Шевелиться было нельзя до тех пор, пока глаза не освоятся с темнотой. Вместо меня шевельнулась моя сумка — лямка сползла с плеча и скользнула вниз, на изгиб руки. Сумка ударилась о колено. Шорох при этом раздался громкий. От досады я закусила губу.

— Том, кошачий сын, морда твоя усатая и несытая, опять по столу шаришь? — благодушно воскликнул в спальне Бонза, и голос его внезапно взорвался криком: — Брысь, черт полосатый! За ухо из кухни выкину, вот только штаны надену.

Не знаю, как Тому, а мне Бонза сейчас не нужен.

Глаза освоились с полумраком, и я увидела, что действительно оказалась в большой кухне. Осматриваться в такой ситуации мне было некогда. Я поспешила отступить назад, к двери, к какому-то шкафу странных, неровных очертаний и вжалась в угол, держа в охапке сумку-предательницу. Тщетно! Стоит Ивлеву включить свет и повернуться…

Ивлев был уже здесь, в брюках, но босой. Он прошел прямиком к холодильнику, будто видел в темноте не хуже кота, открыл его и, взяв с дверцы бутылку пива, мимо меня вернулся в спальню. Я смотрела на него в упор, не отрываясь, и готова была поклясться, что и он бросил на меня взгляд, но освещение холодильника ослепило его на мгновение и не позволило заметить меня.

Времени для того, чтобы перевести дух и успокоить сердцебиение, у меня было достаточно. Бонза, не задержавшись в спальне, прошел ее насквозь и удалился в ту сторону, откуда явился. Теперь можно было и осмотреться.

Прежде всего я приметила вторую дверь. А чуть позже нашла взглядом и третью. Такое их количество, на мой взгляд — излишество, но каждая из них для меня сейчас — выход, запасной и желанный. Пора гостям и честь знать.

Выйти на улицу через прихожую тем же путем, каким я попала в дом, значило заигрывать с судьбой, испытывать ее терпение… И правило есть — не возвращаться…

Я подошла к единственному в кухне окну и глянула наружу. С этой стороны дома существовало свое, естественное, освещение. Луна выглянула в облачный прогал и осветила место для будущего сада. Обширная, как небольшая площадь, территория, идеально ровная и огороженная все теми же тонкими бетонными плитами. Первый этаж. Жаль, форточка узковата. Могу застрять. И на помощь не позовешь — не тот случай.

Из гостиной донеслось бормотание телевизора и обрывки музыки. Так бывает, когда «ездят» с канала на канал, выбирая что-нибудь подходящее, и ни на чем не могут остановиться.

С правой стороны окна рама имела перегородку, но без петель и ручки. Два шпингалета внизу заставили меня поломать голову, но вскоре разгадка была найдена — эта часть рамы поднималась и крепилась в верхнем положении достаточно надежно, чтобы, вылезая наружу, придерживаться за нее руками.

Телевизионный толмач вещал об исполнителях главных ролей в фильме «Поющие в терновнике». Видео?

Я с трудом верила ушам. Бонза, людоед питерский, смотрит экранизацию Маккалоу!

Отчаянно озорная, почти глупая мысль заставила меня остаться в кухне. Но окно я закрывать не стала, проверила только, легко ли опускается рама. Это для того, чтобы в случае побега иметь в запасе возможность обрушить ее за собой на голову преследователя. Когда я вновь закрепляла ее в верхнем положении, со двора на подоконник вспрыгнул здоровенный черный котище. Он пристально посмотрел на меня, разинул пасть в скрипучем, почти беззвучном «мя-а!» и уверенно соскочил с окна на пол.

— Привет, Томас, — поздоровалась я с ним, как с человеком, прикидывая, к добру ли его появление и каким образом можно использовать кота в своих целях.

Пока Том по-хозяйски проверял, что появилось в кухне нового за время его отсутствия, я закрыла дверь в спальню, чтобы не улепетнул он отсюда прежде времени, и почти на ощупь, но уже достаточно уверенно подобралась ко второй двери. Приоткрыв ее, глянула одним глазком — безопасно. Совсем пустая комната, если не принимать во внимание здоровенный трехстворчатый шкаф. Оттуда прямой выход в гостиную. Торшер или бра там горит. Освещение мягкое и неяркое. Прекрасно слышно, как по телевизору Джек и Хьюги со смехом пристают к Мэгги, требуя что-то им показать.

Третья дверь вела в коридорчик, начинающийся в прихожей. Пробираясь по нему сюда, я ее не заметила. Путь из дома, таким образом, для меня открыт, но уходить, не набезобразив, мне уже не хотелось.

Том, требовательно взмурлыкнув, попытался протиснуться в коридор между моей ногой и косяком. Пришлось отпихнуть его назад, и довольно бесцеремонно, а когда он повторил попытку, я попросту прикрыла дверь.

Телевизионная болтовня сделалась отчетливей, видно, Сергей прибавил громкости. Соблюдая, несмотря на это, осторожность, я заглянула в холодильник и сразу обнаружила то, что мне подходило, как нельзя более — гору сарделек на верхней полке в большой эмалированной миске. Тому сей деликатес был знаком не понаслышке. Он весь извелся, пока я откручивала одну от связки, а когда шагнула с ней к столу, чуть с ног меня не сбил.

Поставив на самый край стола пустое ведро, я положила в него сардельку. Том поднялся на дыбы, вытянулся, с треском деря когтями плотную материю моей штанины и глядя на меня горящими голодными глазами. Выходя из кухни в пустую комнату, я обернулась — Том сосредоточенно готовился к прыжку на стол. Остального я предпочла дожидаться, укрывшись за шкафом.

Ждать не пришлось совсем. Как только я оказалась в этом укромном уголке, раздался грохот упавшего со стола ведра и зычный вопль напугавшегося кота.

— Че-орт! — взревел, в свою очередь, Бонза.

Телевизор смолк, и он быстрыми шагами прошел мимо меня в кухню.