— А что, и такое бывает?

— Редко, но бывает. Есть люди, которым деньги приносят душевный покой, но чаще они их убивают. Здесь включается принцип маятника. Неаккуратно брошенная на край монета начинает шатать систему. Человек не понимает, чего он хочет и разоряется или заболевает. Чаще всего он заработать не успевает, деньги так влекут, и их хочется так быстро, что душа сваливается, а уж когда она наберет скорость… В общем, на нижние уровни.

— Печальную перспективу ты нарисовала. Однако я вот что не понял, деньги — это добро или зло?

— Ни то ни другое. Деньги — это средство расчетов, чем они по своей сути и являются. Твоя душа состоит из определенного количества амбиций, наглости, скромности и денег.

— Во как?

— А ты как хотел? В материальном мире все через зад. Вот, к примеру, ты хочешь любви, но надеяться на нее не приходится, потому что страшный очень, характер скверный, подловат к тому же, а за деньги ты можешь себе это позволить.

— Но ведь это будет не настоящая любовь.

— Настоящая, Игорь, настоящая.

Сурков задумался, пытаясь вспомнить случай из собственной жизни.

— Что, не получается? Тогда я тебе напомню. К вам в вычислительный центр приезжали иностранцы. Помнишь Норму Джеккинс? Высокая такая, с роскошными волосами.

— Что-то припоминаю.

— Ты ей диск на память подарил.

Сурков взмахнул ладонью:

— Разумеется, пятидюймовик красный!

— Вспоминай, вспоминай.

Сурков давно забыл Норму Джеккинс, красивого, невероятно высокого профессора в совершенно не советской мини-юбке. Она была в центре трижды, и к концу второго визита Сурков решил, что сделает ей маленький подарок. Он записал на самой дорогой «БАСовской» дискете свой компилятор и протянул диск, объяснив на ломаном немецком, что это его личная работа.

— О'кей, — сказала Норма.

Ни спасибо, ни до свидания, только две буквы, объединенные в слово. Но как Сурков был тогда счастлив, и самое удивительное, он не знал почему.

— Потому, что ты полюбил ее за ее деньги.

— Что ты? — возмутился Сурков.

— Подумай и ответь честно: Норма была очень красивой женщиной?

— Да, — Сурков кивнул головой.

— А Света Семенова из отдела кадров?

— Ну… — протянул Сурков.

— Так почему же ты ей не дарил дискет?

— Она в этом ничего не понимает.

— Так подарил бы цветы.

— Но ведь она была замужем.

— А Норма?

— Не знаю.

— Тогда, какая разница — замужем Света или нет? Ведь ты делаешь подарки всем красивым женщинам.

— Да нет же. Я ничего не хотел от нее ни тогда, ни позже.

— Так почему же ты так хотел влезть в ее жизнь?

— Так уж и влезть?

— Скажи, как это еще называется? Посторонний человек делает тебе подарок, разве не для того, чтобы о нем помнили?

— Хорошо, — согласился Сурков. — Мне было дорого ее внимание.

— А было бы тебе дорого ее внимание, не окажись она иностранным профессором?

— Не знаю.

— Я уже стала забывать, какой ты упрямый!

— Ах, я еще и упрямый?

— Если скажешь «да», я переменю свое мнение.

— Конечно, нет.

— Будешь меня слушать, или дальше поговорим о твоей исключительности?

— Буду слушать.

— Ты не мог разбогатеть, потому что твоя душа была в равновесии. Для того чтобы притянуть деньги, необходим дефицит или избыток. Всего, того что компенсируют деньги. Например, самомнения. Есть души с избыточным самомнением, их кренит в сторону, и чтобы не упасть — они богатеют. А есть души с маленькой совестью, им тоже не помешает пара сотен для баланса.

— А если у человека совести много?

— Совесть, Игорь, как печенка, имеет свои размеры, и быть больше, чем положено, может, но ненамного и ненадолго.

— Что же с душой происходит?

— Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, других изводит, а заканчивает инсультом или инфарктом.

— А зависть?

— Разновидность совести.

— А жадность?

— Запущенная зависть.

— А скромность?

— Уравновешенная гордость.

— А ревность?

— Больное самомнение.

— А глупость?

— Глупость к душе отношения не имеет.

— Выходит, богатые люди — это жадные ленивые уроды?

— Только не ленивые.

— Прекрасно, — всплеснул руками Сурков.

— А чем компенсируется доброта, честность и скромность?

— А ты как думаешь?

— Уж и боюсь предположить.

— А ты попробуй. Одно тебе скажу: здоровой душе ничего компенсировать не нужно. Она при жизни хороша, и после смерти о ней говорят: «Знал Суркова? Классный был парень».

Сурков посмотрел на Эльзу исподлобья. Она отвела взгляд и виновато сказала:

— Я не убивала тебя. Оружия у меня не было. И как ты попал сюда, я и не знаю. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.

— Разбудить?

— Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня тут же эвакуировали. Зачем? До сих пор не понимаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать то же самое с Людмирским и забрать билет.

— Ты работала одна?

— В каком смысле?

— У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?

— Не было, я точно знаю.

— Почему ты так уверена?

— Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.

— Откуда?

— Отсюда, — Эльза показала пальцем за спину, — где лопатки у людей.

— Не замечал.

— Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился такой субъект, я наверняка бы заметила.

— Ангелы всегда пользуются телами?

— В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть человеку, чтобы он не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, напугать, дать знак и все такое… В данном случае билет так просто было не отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.

— В одном могу тебя уверить, — сказал Сурков, — в коридоре его точно не было.