Он затих. Но вместо того чтобы попытаться освободиться от его тяжести, Эвелин еще крепче прижалась к Тому, наслаждаясь ощущением могучего мужского тела, вдавившего ее в постель. Она едва могла дышать, едва могла пошевелиться — и в этом было блаженство. Тело ее изнывало от боли, но несмотря на все это, глубочайшее наслаждение переполняло каждую клеточку ее и по сравнению с этим боль казалась несущественной.

Глаза ее закрывались… Все произошло именно так, как она мечтала — грубо и яростно. Это было бы еще прекраснее, если бы Томас мог хотя бы на мгновение потерять свою невыносимую выдержку. Лишь на какое-то время немного ослаб его железный самоконтроль, вот и все, в то время как она оказалась абсолютно не способной сдержать дикую страсть, неожиданно для нее самой проснувшуюся в ней.

— Эвелин, — шепнул Том, накрывая губами ее губы. Эвелин поняла, что задремала. Теперь он смотрел на нее, приподнявшись на локте и опираясь головой на руку. Она немедленно ответила на его сладостный поцелуй.

Только через несколько минут Том заставил себя оторваться от ее рта и осторожно разъединить их все еще спаянные воедино тела. Эвелин осталась лежать, безвольно раскинувшись на постели, а Том зашел в ванную и тут же вернулся, неся в руках влажную губку.

Наверное, ей следовало бы застыдиться, когда Том принялся осторожно обтирать ее тело, но она почему-то не почувствовала ничего подобного. Когда Том закончил, она только сладко зевнула, как сонная кошка, и перекатилась на другой бок.

— Много крови, — спросила она с рассеянным любопытством.

— Совсем чуть-чуть.

Том был страшно доволен тем, что эта женщина так полно отдала ему всю себя. Она не отступила ни на шаг, она ни на секунду не позволила боли и страху помешать ей безудержно броситься навстречу наслаждению. Никто и никогда не хотел его так страстно, и сам он ни одну женщину не желал так, как эту — безудержно, яростно и неистово. Любая другая испугалась бы жестокой силы его желания, но Эвелин лишь упивалась ею. Никогда прежде Томас не был столь неистовым в постели, никогда не позволял своим инстинктам вырваться на свободу… Свой темперамент он всегда подавлял железной волей, и только сегодня он дал ему свободу…

Странное дело, при мысли об этом Том не испытал ни беспокойства, ни досады. Полученное удовольствие было столь велико, что в душе его не осталось места для сожаления. И удивительная картина возникла в его воображении: Эвелин, располневшая, беременная его ребенком… И сердце его сладко замерло.

Эвелин спала. Он бережно укрыл ее простыней, она сонно заворчала, а когда он лег рядом с ней — доверчиво прижалась к нему, в бессознательном поиске уютного тепла. Том обнял ее за талию, крепко прижал к себе и заснул, так же спокойно и умиротворенно, как и она.

Когда он проснулся, острое чувство времени безошибочно подсказало, что прошло около двух часов. Том ощутил прилив мужской силы, и когда его ласки разбудили Эвелин — она была уже так же горяча, как и он. На сей раз Том заставил себя предохраняться, хотя впервые в жизни почувствовал досаду на то, что этот ничтожный барьер станет препятствовать полному слиянию их тел.

Эвелин не смогла сдержать болезненного стона, когда Том вошел в нее, но снова, как и в первый раз, даже не попросила его быть осторожнее. Время для нежностей еще не наступило, сейчас было только одно — безумная горячка желания, требующая немедленного удовлетворения.

Потом они снова уснули. Ночью Том просыпался еще три раза и каждый раз тянулся к Эвелин, и каждый раз брал ее. Оставалось только гадать, ослабеет ли когда-нибудь эта ненасытная жажда…

Было уже около девяти часов, когда Том окончательно проснулся и увидел, что яркое утреннее солнце храбро пытается пробиться сквозь тяжелые шторы. В комнате царил полумрак, а кондиционеры веселым жужжанием охлаждали разгоряченный воздух… Все тело болело и ныло после безудержных ночных баталий.

Эвелин спала, свернувшись клубочком, отвернувшись от него, и в течение нескольких минут он восхищенно любовался изысканным изгибом ее спины. Как могло такое нежное, такое хрупкое тело выдержать его неистовый натиск?..

Эвелин с головой погрузилась в море чувственности, и это длилось до конца уик-энда. Две комнаты безликого стандартного номера стали обжитыми и домашними, наполненными интимнейшей аурой. Они с Томом так ни разу и не вышли из номера, переложив на персонал отеля задачу своевременного снабжения их пищей, ни разу не оделись, разве что в халаты.

Как любовник Том Уиклоу полностью соответствовал силе ее страсти. Эвелин никогда ничего не делала вполсилы — она была неистова в своем девстве, а теперь с тем же неистовством отдавала себя мужчине. А Том, никогда раньше не дававший воли своим безудержным желаниям, только сейчас, с Эвелин, впервые мог позволить себе все. Он брал ее, любил, насыщался и не мог насытиться. Безумное желание обладать этой необыкновенной женщиной возвращалось к нему снова и снова.

Больше не существовало никаких границ. Сильный, земной, могущественный Том увлекал Эвелин за собой, он показывал ей самые разнообразные способы, приемы и позиции, которых оказалось гораздо больше, чем Эвелин могла себе даже представить. Ни разу в жизни Эвелин не была так надолго и так полно связана с другим человеком — настолько, чтобы забыть обо всем на свете. Она не думала о работе, она ни разу не вспомнила о книжке, которую зачем-то взяла с собой… Она наслаждалась.

Утром в воскресенье, когда первоначальный безумный голод был наконец утолен, их игры стали более неторопливыми, у обоих появилось терпение, чтобы сдерживать возбуждение и как можно дольше продлевать наслаждение.

После того как час изысканных чувственных игр на какое-то время успокоил их обоих, Том заказал ланч. А потом они сидели в гостиной, забравшись с ногами в кресла и расслабленно слушая теленовости. Эвелин откинулась на спинку кресла и умиротворенно прикрыла глаза.

Том приподнял светлую прядь ее волос и отвел назад — солнечный луч вспыхнул в золотых нитях, заискрился сверкающими брызгами…

— Где твои родители? — рассеянно спросил он, хотя сейчас его гораздо больше занимала игра солнечного света в ее золотистых прядях, чем ответ на собственный вопрос.

— Вообще или конкретно сейчас? — Ее голос был таким же лениво-расслабленным.

— И то и другое.

— Вообще они живут в Южной Каролине, там, где преподают. А сейчас уехали в Италию, в летнее турне, вернутся где-то в конце сентября.

— Ты была очень одинока в детстве?

— Я тогда не понимала этого. Я очень хотела учиться, — пояснила она, — и никогда не могла насытиться знаниями… Как я сейчас понимаю, такой ребенок тоже не подарок для родителей. Если бы у меня была другая семья, я бы наверное совершенно свихнулась, но папа с мамой помогли мне — они никогда не ограничивали мою жадность к знаниям.

— Ты была ужасным ребенком, — равнодушно обронил Том.

— Возможно, — согласилась Эвелин. — Ну а ты?