Трех.

– Что здесь делают посторонние? – поинтересовалась одна, щупавшая князю лоб. Причем этак весьма по-хозяйски щупавшая, будто бы это был ее личный лоб и личный князь.

Девице захотелось вцепиться в волосы.

– Мы не посторонние, – Авдотья огляделась. – Мы с визитом.

– Князь не принимает, – заявила другая, светловолосая.

И главное, волосы завитые.

Уложены.

Глаза блестят.

Губы бантиком и алою помадой подкрашены. А вид нахальный-пренахальный. Третья и вовсе руки в бока уперла, ноженькой топнула и велела:

– Убирайтесь, пока я стражу не вызвала…

– Сама убирайся, – велела ей Одовецкая, отстраняя старшую. – Что вы тут наворотили? Кто сочетает заклятье успокоительное с регенерирующим? Это же чему вас учили?

То есть вот эти девицы – целительницы?

– А еще эфир добавили… – Одовецкая наклонилась и понюхала князя. – Господи, дай мне силы… Я сейчас бабушку позову, пусть посмотрит, чему ныне целителей учат.

Девицы переглянулись.

Одна плечиком повела, вторая фыркнула, третья лишь глаза закатила.

– Ее давно в университет звали… – Одовецкая что-то рисовала в изголовье пальчиком, – но она все отказывалась. Нет, это надо додуматься, после нервного потрясения в глубокий сон погружать. Да вы понимаете, что он от этого сна может не очнуться! Если еще и сонным настоем накачали… Вы его убить хотели?

– Сильно умная, да? – поинтересовалась старшая, впрочем, голосу ее не хватало решительности.

– Умнее некоторых, – Таровицкая подошла к постели и, ткнув в князя пальцем, спросила: – Так он что, спит?

– Спит, – подтвердила Одовецкая.

– И долго спать будет?

– Понятия не имею. Они на нем все снотворные заклятья перепробовали. Там все так смешалось, что… боюсь, бабушку все же придется звать. Сами мы его не разбудим.

– Нам… – темненькая сглотнула. – Нам велено было сделать так, чтобы он успокоился, и мы…

– И вы применили все, чему вас учили, и сразу, – с ехидцей завершила фразу Одовецкая. – Наверное, стоит порадоваться, что кровопускание ныне не в моде, иначе всю бы кровь сцедили. Из благих побуждений, да…

– Да кто ты…

– Никто, – на раскрытой ладони Таровицкой появился огненный шар. – Но сдается мне, мы имеем дело с заговором.

– К-каким?

– С покушением на жизнь…

И недвижимость, которую ныне явно представлял собою князь. Лизавета бочком шагнула к постели, уж больно бледным выглядел Навойский. А наволочки с кружевами. На таких спать неудобно, тетушка тоже раньше все пришивала для красоты пущей, только после сама же призналась, что красота эта ночью колется.

– Да что они себе позволяют! – взвизгнула блондиночка, тряхнувши кудрями. – Явились… говорят тут незнамо что… Да гоните их в шею.

– Попробуйте, – Авдотья за револьвер хвататься не стала, просто по стеночке стукнула, и стеночка та задрожала. Выходит, тоже маг?

И земли наверняка, если камень так отзывается.

И…

– Кыш пошли, курицы, – сказала Одовецкая, – а то и вправду бабушке нажалуюсь. Отправят вас тогда переучиваться, что и не мешало бы, да больно средств государственных жаль…

– Государственные не потратятся. Учат за свои, – уточнила Лизавета тихонечко. А девицы кивнули, подтверждая, что именно за свои.

– Тогда и жалеть не стоит…

Они все же ушли. Удалились.

И наверняка лишь затем, чтобы после вернуться с подкреплением. Жаловаться станут, как пить дать… а еще целительницы.

Лизавета вздохнула и подошла-таки к кровати.

Князь дышал. И морщился во сне. И…

Одовецкая его ущипнула, он и рукою дернул.

– Рефлексы сохранились, чувствительность тоже… хорошо… очень хорошо, – Одовецкая похлопала князя по щекам. – Просыпайся…

– Ты же…

– Мало ли чего я сказала. Если б эти курицы были в себе уверены, то ответили бы, что заклинания разного вектора обладают способностью к взаимному поглощению, а оставшийся потенциал перераспределяется в заданных контурах.

– Не умничай, – Таровицкая огонь пригасила. – А ты иди, буди красавца…

– Чего это я? – Лизаветины щеки предательски полыхнули.

– А ему твои глаза нравятся. И вообще, видела? Будешь глазами хлопать, точно уведут. Целительницы такие как поисцелят, то вовек не расхлебаешь… – кажется, это она вовсе не про князя говорила. Но Лизавета предпочла сделать вид, будто не поняла ничегошеньки, впрочем, не она одна.

Как будят князей?

Колокольчиком?

Или подносом, на котором кофейник с легким завтраком, чтобы можно было прямо в постели? Или еще как-то? Лизавету прежде жизнь с князьями, тем паче заморенными этой самою жизнью, не сводила. А тут и смотрят все с немалым любопытством.

– Гм… просыпайтесь, – робко сказала она, дернув Навойского за палец, а тот, скотина этакая, даже не пошевелился, всхрапнул только и губами шлепнул.

– Нет, – со знанием дела произнесла Авдотья, устраиваясь в кресле у окна. – Так оно не выйдет. Ты сказок не читала? Целовать придется.

– Почему это? – Таровицкая как ни в чем не бывало заняла второе кресло, скинувши на пол несколько крохотных подушечек.

– Спящих красавиц только поцелуями будят.

– Так то красавиц…

– Хватит уже, – Одовецкая укоризненно покачала головой. – У него просто сон глубокий, а вы смущаете…

– Его смутишь, пожалуй…

– Не его…

– А она, если сильно смущаться станет, так в старых девах и останется, – отрезала Авдотья и, поднявши в ладонь фарфоровую безделушку, взвесила ее на ладони.

– Ничего страшного, – Лизавете с грустью подумалось, что участи старой девы ей в любом случае не избежать. Проснется князь сейчас или позже, да только… Кто он?

И кто она?

Вот именно…

Авдотья взвесила безделушку, а после как запустила в кровать, гаркнув:

– Подъем!

Князь и вскочил.

Кубарем скатился с кровати, лоб едва не расшибши. И, вставши на четвереньки, закрутил головой, заворчал…

– Ты сдурела? – поинтересовалась Таровицкая.

– Папенька мой порой обходы делает. Иногда попадаются несознательные личности, которые спят на посту. А тут только так понять можно, сам заснул или заклятье какое наслали.

– Этак и заикой сделать можно, – Одовецкая подала князю руку, но тот лишь упрямо головой мотнул и, вцепившись в кровать, поднялся на колени.