читались – стоит надавить, и обозначились впадины, которые долго не исчезали. По-видимому, больной человек. Оттого какой-то равнодушный, бестрепетный.

Но не всегда Григорий Алексеевич Жадобин был больным и не всегда был старым. Да он моложе столетнего Мобути! И жизненные обстоятельства его складывались собственным независимым образом. В давнишние времена его дед (ну, или брат деда) – молодой человек из семьи хлеборобов Жадобиных, честный и упрямый тылок – вступил в отряд красногвардейцев, не выгадав ничего от новой власти – убит в первом же бою на Шайтанке, похоронен под звездой с лучами (там же значатся имена других аборигенов – не одного лишь Кирилла Солина). Отец погиб на фронте. Сам Григорий благодаря природной смекалке (тылкам свойственной) обучился на шофера. Отслужив в армии, домой не вернулся. Всегда испытывал волнительную тягу к перемене мест и удовлетворил ее сполна. Подался на Север. Повидал людей, скитался, попробовал разные профессии. Работал в геологических экспедициях, на буровой, гонял карьерные самосвалы, занимался промысловой охотой в тайге на дикого зверя. Охота стала его подлинной страстью, и с ее целью он выбирался на лодке в глухие дебри. Людского присутствия там не ощущалось, разве что крайне редко можно было натолкнуться на остатки лесопунктов, где на заготовке древесины раньше трудились заключенные. Лагеря давно закрыты, зэки вывезены, лесосеки заросли зеленым молодняком. Однажды на Северном Урале, в самом что ни на есть медвежьем углу Григорий Жадобин повстречал интересного деда, который давно не выходил из тайги, жил в охотничьих срубах и умудрялся обеспечивать свои скромные потребности, не испытывая нужды в человеческом обществе. Звался оригинал дедом Мобутей (да, да! именно он). Жадобин с Мобутей перекинулись словами, выяснили, что оба из одних мест – с Южного Урала, из степи. Григорий и рассказал отшельнику, что мир перевернулся – нет больше СССР, партию распустили, прошлое объявлено тягчайшим преступлением, и теперь полная свобода. Кто пострадал от коммунистического режима, чисты как ангелы, могут жить совершенно спокойно. После таких разговоров у обоих – у Жадобина и Мобути – проклюнулась под темечком одинаковая странная мысль – снова очутиться в Утылве. В удивительном месте под названием Пятигорье, где льются потоки красного света, находятся первозданная степь, прозрачное озеро Виждай и пять сказочных вершин. Неплохо, если жив исток, начало всего – достижений и ошибок. Есть куда возвращаться. И будь, что будет… Известно, что Мобутя не сразу преодолел свою недоверчивость. Не сразу пошел к тылкам, а несколько лет обретался на заброшенном хуторе, но переломил себя. Теперь он успокоился.

У Жадобина, конечно, не такая ноша на душе. Он не терял рыбу на странном кладбище (Мобутя поведал земляку любимую байку). Синеглазая старуха не напророчила Григорию его судьбу. Все не столь драматично. Ничего не препятствовало возвращению – ни тоталитарный режим, ни его крах. Ничего не удерживало. Годы в общагах и ведомственных квартирах. В поселках нефтяников, в вагончиках и времянках, и в избушках промысловиков. Ничего, по сути, нет – или все же есть? В жизни всегда ИЛИ. Женщина родила Григорию сына, но не привязала к себе – не остепенился он. Продолжил ходить в тайгу, а деньги на ребенка присылал, не скупился. Произошло несчастье – умерла мать, осиротив парнишку. Как раз перед встречей с Мобутей Жадобин терзался над вопросом – что делать? Вырисовывался один путь. Перестать кочевать. Брать сына и ехать домой, садиться на родное Жадобинское место и жить. Есть все-таки судьба, о которой вещала синеглазая старуха. И если не узел с рыбой – так кровный наследник имеется. Все пути ведут в Рим – ой, в Утылву… По возвращении отец с сыном поселились в Кашкуке. Вдовая сестра Григория приняла блудных родственников, даже обрадовалась. Взяла на себя заботу о двух мужиках – брате и племяннике. С тех пор много воды утекло в Виждай. Паренек Климка стал Климом Григорьевичем – лейтенантом Жадобиным в МО МВД РФ «Тылвинский». Важной фигурой в городе. Он женился и сейчас в семье двое детей – падчерица Устина и младший отпрыск Артем. У Жадобиных все хорошо, не считая того, что у деда Григория здоровье пошаливает. Но старик не сдается, хотя от прежней его страсти осталась лишь рыбалка. Он часто рыбачит вместе с Мобутей.

Сегодня Пятнашков, прихватив соседа Жадобина, пришел в управу на собрание по причине, о которой умалчивал. Варианты ответа – из любопытства или желая собрать для заговорщиков (для Щапова с Васыром) информацию, что Варвара замышляет. Или в стремлении защитить сына Виктора – Мирон знал, что народ тех, которые начальство, растерзать готов. Или то, другое и третье одновременно. Старого Пятнашкова, конечно, пропустили в зал – все же отец топ-менеджера ТыМЗ (или не топ? не настолько же Виктор туп). В зале Пятнашков выбрал кресла у окна, никому не навязываясь. И подальше от сцены, чтобы Жадобинский кашель не слишком донимал публику. Тылки дружно приветствовали кашкукских патриархов. К ним поспешил еще такой же – председатель городского Совета ветеранов Цыбин. Он приготовился выступать со сцены с докладом, но время до начала имелось. Как все Цыбины был мелкой породы. Одет ярко, фасонисто – в молодости слыл пижоном. Коричневая замшевая куртка – китайская, конечно, но качественная, мягкая, с трикотажными вставками. Черные джинсы. Зашнурованные ботинки. Кожа – не на ботинках, а на лице – бледная, тонкая, как бы скрипит от сухости. Глаза водянистые. Во рту ослепительно белые искусственные зубы. Волосы сильно поредели, кое-где лысинка светит. В вороте куртки виднеется сухое куриное горло. Застывшее недовольное выражение. Беседа с участием этих людей была интересна. Послушаем? Сегодня многое придется выслушать…

– Здорово, Мирон. Пришел? И ты, Григорий. Не ждал я… – начал Цыбин.

– Ты тоже.

– Мне по должности нужно присутствовать. Хоть я и на пенсии. Продолжаю работать на общественных началах. А ты старых товарищей вниманием не балуешь. Дорожку в Совет забыл. У нас серьезные дела назревают.

– Перезрели уже ваши дела, Цыбин. Скоро никаких дел не будет… Помещение Совета вам оставят, хотя отопление и свет отключат – заседайте. Бюджет делите. Невеликие деньги.

– Неужели ты поверил сплетням? Неправда это, Мирон!

– Нет дыма без огня… Кха-кха…

– Будь здоров, Гриша… Да неважно все. Вернее, не это важно.

–Как не важно? Как не это? Мы же с тобой всю жизнь бок о бок. Я не про Григория говорю. Ты мастером в травилке, а я.... И я в профсоюзе права трудящихся защищал…Трудились десятки лет. В партии были. Ты и в бюро горкома входил.

– Нашел, что вспоминать. Поздно. Открестились мы от коммунизма