Я на Пленуме. Улетаю в субботу, 2 ноября. Срок достаточный для того, чтобы ответить мне, даже не из чувства товарищества, а из элементарной вежливости».

Брежнев не ответил.

Быть может, он был несколько раздражён такой безапелляционной настойчивостью.

Быть может, ему нечего было сказать.

Шолохов, не без донской хитрецы, зашёл с другой стороны.

Позвал в гости старинного знакомого – донского писателя Анатолия Калинина. В ничего не подозревавших «Известиях» за 4 октября вышла статья Калинина «Поездка в Вёшенскую», где тот рассказал о новых главах романа «Они сражались за родину», лежавших у Брежнева на согласовании.

Следом Шолохов откликнулся на ряд поступивших предложений об интервью – их всегда было предостаточно. В итоге 3 декабря вышли ещё две статьи – «В гостях у Михаила Шолохова» журналиста Засеева в «Вечерней Москве» и «Вёшенские берега» журналистов Котенко и Семёнова в «Правде»: Зимянин желал хоть как-то реабилитироваться перед писателем.

12 декабря Шолохов снова пишет Брежневу: «Третий месяц вопрос с печатанием отрывка остаётся нерешённым. Надо бы с этим кончать. После статей Калинина, Котенко, Засеева по Москве (да и не только по Москве!) ходят упорные слухи, что “уже и Шолохова не печатают”… Ко всем прочим неудобствам мне не хватает лишь одного: чтобы в “Нью-Йорк таймс” или какой-либо другой газете на Западе появилась хлёсткая статья, в которой я был бы причислен к лику находящихся в оппозиции писателей и стоял бы в одной шеренге с Солженицыным и пр».

«Да твою-то мать! – мог воскликнуть Брежнев, который тоже был не дурак. – Ты же сам это, вёшенский чёрт, и организовал! Шантажист, казацкая душа твоя».

Шолохов не сдавался и 3 февраля 1969-го отправил Брежневу телефонограмму: «Осмелюсь напомнить, что обещанного разговора жду уже пятый месяц. Пожалуйста, отзовитесь». – Так как это было не личное письмо, он перешёл на «вы».

Брежнев поставил на телефонограмме помету: «Соединить по телефону».

4 февраля они поговорили. 10 февраля – встретились.

Шолохов, заходя, поприветствовал:

– Здравия желаю, товарищ полковник!

Брежнев в своей манере проскрипел, поднимаясь навстречу:

– Между прочим, уже генерал-лейтенант…

Не поддержал шутку. Пришлось всерьёз говорить.

Шолохов уговаривал: нужна эта публикация, Лёня – мы должны сами объяснить, как всё это случилось. Иначе объяснят за нас – враги и беглые наши подонки.

Брежнев мягко гнул свою линию:

– Ты художник, тебе лучше знать, что писать. Но… Я бы не советовал.

– Почему?

– Чего ты в политику полез, Миша? Пиши батальные сцены. Это ж – зачитаешься, как ты войну описывал.

Шолохов морщился, словно у него сердце покалывало.

Хотел закричать: «Архипелаг ГУЛАГ» уже пишет наш страдалец! Чего он там насочиняет? Я должен рассказать об этом раньше Солженицына!

– Ты вот про Сталина пишешь, – цедил Брежнев. – Про то, что у него жёлтые глаза были… Знаешь, я в одном выступлении имя Сталина упомянул – и началась овация. От одного его имени. Этим именем надо очень аккуратно пользоваться.

– То есть никак не пользоваться, Леонид?

Брежнев поднял брови: ну что ты, Миша, спрашиваешь, сам всё должен понимать.

Так и не договорились толком.

Брежнев подытожил: дадим в «Правде». Но редактировать буду сам.

Как Пушкин и Николай I, почти 150 лет спустя.

С 12 по 15 марта 1969 года в «Правде» была опубликована новая глава романа «Они сражались за Родину».

Почти всё жёсткое, жуткое, больное, что касалось репрессий, было вымарано. Осталось, что Александр Стрельцов едет из тюрьмы, куда без вины угодил, что у Сталина жёлтые глаза и, вкратце, о тюремных мытарствах Дьяченко. Но и того хватило, чтоб «Правду» скупили за полчаса по всей стране.

В станицу Вёшенскую потом письма шли – возами, сотнями.

* * *

Разочарование было горьким, хотя виду он не подал.

13 марта написал Брежневу: «Хотя ты и жестокий редактор, но это ничуть не мешает по-прежнему относиться к тебе с хорошей, дружеской теплотой!

Обнимаю, благодарю и кланяюсь, отбывая из Москвы.

Найдёшь время побывать в Вёшенской, – все мы будем сердечно рады обнять тебя на донской земле».

При Сталине посвободней было, – вполне серьёзно мог подумать тогда Шолохов.

В Казахстане, на рыбалке, он прямым текстом скажет своему знакомому:

– Сталин позволил мне опубликовать и «Тихий Дон», и «Поднятую целину» в том виде, как я хотел. А вот Брежнев…

Даже ночёвка под одной шинелью и на одном столе не спасла.

Шолохов надеялся, что отыграет своё и выпустит главы, а затем и всю первую книгу без купюр. Он даже подписал с английскими издателями договор, что к ноябрю предоставит им первую книгу романа. Но надежды были тщетны, да и силы у него уже не те, что в тридцатых, когда он мог трепать Панфёрова месяцами, требуя вернуть всё, что там они про Малкина навырезали.

Брежнев в гости к нему не приедет.

Вчерне написанный первый том останется в столе.

Первые главы из романа всё с теми же купюрами вышли в мае в журнале «Дон». Это стало последней публикацией новой шолоховской прозы в Советском Союзе.

Заведующий Отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро, должно быть с брежневской подачи – Леонид Ильич всё-таки чувствовал вину, – предложил Шолохову возглавить Союз писателей.

Шолохов сказал:

– Меня и Жданов не уговорил, Василий. Куда уж вам? Не буду. Вы бы Леонова взяли б лучше…

Но Леонова они не взяли. Леонид Максимович, который являлся, как мы помним, наряду с Шолоховым, другим негласным старейшиной «русской партии», вёл себя строго, держал высоко: с ним было сложно. Писал ещё с предвоенных лет роман «Пирамида», где тоже действовал Сталин, но публиковать не спешил.

Не хотел суетиться, соревнуясь с оттепельным поколением.

Оттепели на стариков могло не хватить. Её хватило на то, чтобы выкормить, выпустить в свет расчётливо-буйного Солженицына, затаившегося навек в обиде за репрессированного отца Окуджаву и набаловков невероятной славы: Евтушенко, Аксёнова, прочих.

Оттепели не хватило на то, чтоб дать в «Правде» страшные предвоенные главы «Они сражались за Родину», – книги, где имелся бы не только судебный приговор эпохе, но и в финале, быть может, оправдательный вердикт.

Спасло бы это страну в своё время? Едва ли. Но…

Тема предвоенных репрессий была поднята не только Солженицыным и не им первым. До его «новомировских» публикаций, в 1962 году, были опубликованы двухтомная эпопея Степана Злобина «Пропавшие без вести» и роман Юрия Бондарева «Тишина». В 1964 году, одновременно с явлением Солженицына, появился роман Григория Бакланова «Июль 1941 года». В каждой из этих книг действовали персонажи, пережившие репрессии. О трагедиях второй половины 1930-х говорилось прямо и без обиняков. Но ни у одного из этих авторов, включая Солженицына, не было того абсолютного национального авторитета, что имел Шолохов. Не было той выстраданной всемирной славы.

Имелись бы у либеральной фронды столь же весомые