её просьбе Владимир согласился включить для неё освещение в жилом секторе. Ради того, чтобы странная туристка совершила своё путешествие туда, где когда-то кипела жизнь.

– Глупая же потеря времени, – ворчал Владимир.

– Его тут у нас навалом, – не согласилась она. Но как-то почувствовала, что ему тут жутковато. Все комнаты, одинаковые как пчелиные соты, оказались на удивление ничуть не пыльными, – все новенькие, словно с них только что сняли условную упаковку и приготовили для использования. И всё же, если вглядеться, то поседевшими от необитаемости, наверное, уже вечной как сама смерть. Осмотрев одну такую соту, незачем было тратить время на другую. Только некоторые, большие по размеру, имели в себе несколько отделений, что указывало на то, что тут жил командный состав. В технические и прочие служебные отсеки Владимир её не пустил.

– Здесь можно было бы организовать неплохую тюрьму для местных преступников, если бы трольцы нашли этот город, – мрачно пошутила Ландыш. Они вдвоём вошли в один из таких отсеков. Псевдо кожаный большой угловой диван был таким же серо-стальным, и понять его ли это первоначальный цвет, или он также обесцветился по некой мистически не объясняемой причине, как и всё вокруг, не представлялось возможным. При взрыве центральной части города, тут вполне могла случиться локальная мощно-пылевая буря, опрокинувшая и разметавшая все брошенные за ненадобностью вещи. И было непонятным чудом, что на одной из стен висела большая картина. Она даже не накренилась, так хорошо была закреплена. Через мутный какой-то слой, подобный пыли, тем ни менее пробивался наружу речной поток, не настоящий, само собой, а нарисованный. Ландыш встала на голый остов кровати и потребовала у Владимира гигиеническую салфетку. Он вынул её из своего рюкзака и подал ей. Она протёрла центральную часть изображения, улавливая там некую светлую фигуру и замерла от ужаса, смешанного с восхищением. На неё вопросительно смотрело ангельское лицо! Глаза казались живыми и всё ещё хранящими в себе свет, уловленный кончиком кисти неведомого художника. Даже красочный слой на нагой груди красавицы не потускнел, и вся она выплывала белыми облачными формами навстречу Ландыш, так что та невольно отшатнулась. Она нисколько не пострадала от взрыва, настолько мощного, что даже в отдалённых от эпицентра на километры помещениях многое было засыпано и порушено. А она вот продолжала тут сиять своими чудесными глазами, играя в показную целомудренность, поскольку прикрывала грудь одной рукой, а другой трогала белые крупные цветы на водной поверхности. Ландыш явственно рассмотрела рябь, изображающую текучую воду, и ей даже показалось, что река журчит и распространяет прохладу и влажность в помещении. Конечно, то была иллюзия от нервного напряжения. Тёмные распущенные волосы русалки не имели чётких очертаний, поскольку сливались с общим посеревшим, а вернее, обесцветившимся фоном картины. Мало того, на ажурную раму картины была прикреплена ниточка запылённых бус! Они явно были цветными, и их можно было очистить без труда. Ландыш взяла их в горсть и сунула Владимиру вглубь его походного рюкзака.

– Кто она? – не удержалась Ландыш от вопроса, на который ей некому было ответить.

– Тут, если порыться, много всякого хлама. Но кому оно надо? – ответил он.

– Мы с тобою как археологи, – пошутила она невесело. – В следующий раз возьмём необходимые кисточки для очищения от пыли, если найдём что-либо любопытное.

Уходя, она ощущала спиной и затылком печальный взгляд навечно заброшенной тут двухмерной красавицы, никому в целой Вселенной не нужной. Ландыш подумала о ней как о живой женщине, что было ей и странно и дико. Но так было. Она бы не удивилась, если бы услышала её всхлип, её вздох и, убоявшись собственного разыгравшегося воображения, она опрометью бросилась прочь из отсека.

Владимир догнал её, но ни о чём не спросил. Остаточный страх засел в ней настолько глубоко, что Ландыш потребовала, чтобы Владимир переодевался с нею в одной комнате. А прежде она делала это отдельно от Валерия. И направляясь к подземной дороге, она цепко держала его за рукав, как будто те призраки, что могли тут обитать, вдруг заимели явственный образ неизвестной русалки и непременно будут её преследовать воочию.

– Как думаешь, почему все заброшенные и прежде жилые помещения вселяют такой ужас? – спросила она у Владимира, когда они уже подъезжали к тому месту, где был отлично функционирующий лифт, вывозящий не на саму поверхность, а в самый верхний подземный уровень. Оттуда системой запутанных тоннелей они и выходили в лес, граничащий с городским уже лесопарком бывшего ЦЭССЭИ.

– Меня, если честно, страшат не жилые когда-то отсеки, а тот самый лифт, который мы и используем. Надо будет искать другие и более безопасные выходы. Всё же до времени. Вдруг он откажет однажды? Хотя Саня и тестировал его, но я как-то не верю в безграничный ресурс брошенной техники. У меня такое странное чувство иногда, что она имеет свою душу и вполне понятную злопамятность на людей, бросивших её одну и без всякого применения. Когда мы впервые сели в подземную машину, было так, будто она вскрикнула от радости, что ей дали движение и смысл её существованию. Она беззвучно плакала от счастья и ехала так быстро, что дух захватывало. Я псих?

– Ты мистик! – ответила она, – но ты прав. Всё имеет в себе отпечаток разума. Я нигде не чувствую себя в пустоте. Везде что-то вибрирует, что-то пульсирует, дышит и пребывает в движении. Неважно, что мы того не видим.

Владимир проводил её до остановки и дождался общественного транспорта, куда влезла Ландыш. И только после того отправился по своим делам. Ландыш долго смотрела в окно на его надёжную и широкую спину, как он размашисто шёл вдоль шоссе, а потом скрылся в одной из аллей. Она тихо села на освободившееся место, радуясь тому, что она не настолько красива, чтобы привлекать к себе внимание окружающих трольцев. И одета так себе, и волосёнки скрыты в шапочке типа тюрбана, и ботиночки аккуратные, но старенькие по виду. Рамина не отличалась щедростью, и одежонку отдала самую плохонькую. А уж ботиночки себе Ландыш сделала сама, умышленно их состарив и придав им нужный дизайн. Главное, чтобы было удобно и неприметно.

Она не могла самой себе объяснить, зачем она едет к Рамине без Валерия. Тот вдруг сказал Ландыш, что с Раминой у него отношения окончены. Паралея ему надоела, Рамина ему надоела. Они, Рамина и её Паралея, кажутся ему голографией больше, чем планета настоящей, а девушка реальной, да и опасности больше от подобных утех, чем радости. И он лгал. Но объяснить причину он не смог,